— Прошу, господин ротмистр, любить и жаловать.
— Ну, любезный друг, жаловать буду не я, а батюшка-царь да высшее начальство! А ты понравился мне, юноша. Смел и за словом в карман не полезешь. Я таких люблю.
— Ваше благородие! — позвал Щетина ротмистра, когда из барака вышли Гарин и Дуров.
— Ну, — откликнулся Пётр Петрович своему денщику.
— А ведь он девка!
— Что?
— Девка, говорю, ваше благородие, — утвердительно промолвил старик денщик.
— Щетина, ты рехнулся!
— Верно говорю, девка.
— Пошёл вон, ты с ума сошёл! Казака принял за девку!
— Рожа-то у казака девичья, вы всмотритесь-ка, ваше благородие.
— Это, пожалуй, и так: лицо у казака очень нежное, похоже на девичье.
— Девка, ваше благородие. Как есть девка, во всей, значит, форме.
— Врёшь, Щетина!
— Не вру, узнаете сами!
— Врёшь, говорю!..
— Слушаю, ваше благородие. А только казак — девка.
— Молчать! Старый дурак!..
Спор ротмистра с денщиком, может, продолжался бы и ещё, если бы в барак не вбежал Николай Цыганов и громко проговорил:
— Пётр Петрович, фельдмаршал приближается!..
— Как? Едет? — Ротмистр стал быстро застёгиваться.
— Недалеко; меня князь к вам послал известить вас.
— Спасибо, спасибо, я сейчас…
— Спешите, Пётр Петрович, все офицеры в сборе…
— Сейчас, сейчас…
Зарницкий пристегнул саблю и быстро вышел из барака.
Генерал-фельдмаршал граф Каменский-первый, шестидесятилетний полуслепой старик, приехал в действующую армию с большою властью. Армию застал фельдмаршал далеко не в завидном положении: фуража было немного, оружия тоже; кроме того, в рядах русских солдат находилось много больных, да и сам фельдмаршал был болен. Продолжительная езда и тревожное состояние надломили здоровье старика. Ещё из Вильны граф Каменский, между прочим, доносил императору:
«Я лишился почти последнего зрения: ни одного города на карте сам отыскать не могу и принуждён употреблять к тому глаза моих товарищей. Боль в глазах и голове; неспособен я долго верхом ездить; пожалуйте мне, если можно, наставника, друга верного, сына отечества, чтобы сдать ему команду и жить при нём в армии. Истинно чувствую себя неспособным к командованию столь обширным войском».
Подъезжая к Пултуску, где собрана была наша армия, граф Каменский, подражая великому Суворову, из удобного дорожного экипажа пересел в простую тележку и прибыл в ней в главную квартиру; встреча была ему восторженная; солдаты громкими радостными криками приветствовали своего маститого вождя. Фельдмаршал ласково смотрел своими больными глазами на солдат и поклонами отвечал на их приветствие.
Приняв предводительство над армией, граф Каменский оставил в занимаемых ею позициях: генерала Беннигсена у Пултуска, графа Буксгевдена у Остроленска, Эссена 1-го у Бреста и Лестока у Страсбурга. В авангарде стояли: Остерман,[41] Барклай де Толли и другие. Французские корпуса были так расположены: маршалы Бернадот, Ней[42] у Торна, Сульт и Ожеро[43] у Плоцка; императорская гвардия и большая часть кавалерийских резервов были в предместьях Варшавы, а маршал Даву[44] — вблизи Модлина.
В тот же день, когда русская армия встречала своего вождя, Варшава устроила пышную встречу непобедимому Наполеону, мнимому воскресителю Польши. Громкая музыка, звон колоколов, пушечная пальба, громкие крики приветствия не умолкали в течение целого дня. Поляки торжествовали, говорили приветственные речи Наполеону. Он недолго пробыл в Варшаве и спешил к своей армии, которою он сам руководил.
Одиннадцатого декабря французы подошли к реке Вкре и начали переправляться через реку на другой берег. Наши солдаты открыли по французам сильный огонь и заставили их вернуться назад. Три раза неприятель покушался перебраться на другой берег и три раза с большим уроном возвращался назад; часть французов успела переправиться через реку в другом месте; они укрепились здесь и наскоро стали строить мост. Барклай де Толли приказал ротмистру Зарницкому со своим эскадроном атаковать французов. Пётр Петрович блестяще выполнил этот приказ — смял и рассеял неприятелей. В этой схватке особенно отличался своим мужеством и неустрашимостью молодой казак Дуров: он на своём Алкиде делал просто чудеса храбрости и рубил своею тяжёлою саблей направо и налево.
