— Не то я ляпнул? — пробормотал он.
— Во всяком случае, непривычно.
— У меня повадки дурацкие, но не со зла…
— Конечно, что ты говоришь, ты добрый.
— Вчера я заявление написал, сейчас вот замешкался декану передать. Переведусь я, Машуль, на заочное или вовсе уйду. На Джой меня тянет. Раньше б уехал, да вот прислали туда молодого охотоведа с женкой… — Лыков вздохнул. — Пусть и обживаются в моих хоромах. Потом, может, еще вернусь. Так передашь? Сегодня не стоит, потом уж, в городе?
— Куда ж ты сам, Петя, без прописки?
— Место везде найдется, были б руки, поживем — увидим.
— Как хочешь. Я не смогла б…
— Было у нас начальство. Вечером суд обещали учинить. Кто-то кур у Лизаветы спер, — перевел разговор Лыков.
— Что ты говоришь? — Маша испуганно взглянула на Валеру, сидевшего в конце длинного стола. — Вот и вор… — сказала она и покраснела. — Представить страшно, что раздует из этого Тупиченко. «Забыли моральные нормы. Сегодня обкрадываете убогую старушку — завтра…» — Она точно скопировала интонации доцента. — Сам-то он… — Маша, словно спохватившись, замолчала. Потом поманила рукой Валеру: — Ты ж пропал, полетишь с третьего курса! Я-то, дура, ела его «табаков». Что уставился на меня? — закричала она вдруг на Лыкова. — Да! Этот тип четыре раза потчевал меня крадеными курами, ну не идиотка ли я, а? «Достал!..» Вот так достал. Ой, что будет, Петька! Что будет? Ты-то блаженный наш… А нас-то с ним обоих и вытурят. Ну что ты уставился, идиот? — закричала она.
Лыков оторопел, что-то пробормотал и неопределенно махнул рукой. В лицо ударил жар, в ушах зашумело, его словно кто-то подтолкнул, на ногах Лыков, однако, устоял и, прислонившись к стене навеса, словно сквозь туман различал лицо Маши. Та подскочила к нему.
— Что с тобой? Тебе плохо? — услышал он ее голос.
— Оставь… — отодвинув ее в сторону, он сделал шаг, — оставь… — И побрел к избе старухи Елизаветы, думая о предстоящем вечернем позорище, вспоминая по дороге эти три недели печковской жизни, с самого первого вечера, когда поезд прибыл на станцию.
2
Поезд прибыл к ночи. По перрону трусил мужик в оранжевой телогрейке и громко звал:
— Слышь, народ! Кто из студентов? Машина на Печково у перекрестка. Ходи давай!
Грузовик был открытый, с белыми досками поперек кузова.
— И всего-то вас? — разочарованно сказал мужик, осмотрев пассажиров. — Знал — не поехал бы. Перекемарили б ночь на станции, не рассыпались до автобуса. — Он раздраженно стал копаться в моторе. — Вот свечу пробило, а все в наше время денег стоит…
— Поторопился бы ты, — сказал Лыков.
Мужик выпрямился, захлопнул крышку капота.
— Если ты так ставишь вопрос, то поехали, — сказал он и, пришаркнув залепленным грязью сапогом, показал на распахнутую дверь кабины. — Одну барышню просим в салон!
— Ишь ты, галантерейный наш. Как-нибудь уж… — ответил ему Лыков, подсаживая в кузов студенток. — Благодетель…
В кузове те прижались друг к дружке. Грузовик тронулся и, набирая скорость, помчался по раскисшему от осенних дождей большаку. Студентки молча мокли под холодным ветром с моросью.
— На балет собрались? — проворчал Лыков, присматриваясь к ним.
— На картошку, доездом мы, — ответила одна и поинтересовалась: — Вы из Печкова?
— Я-то? — Он придвинулся ближе. — Прилаживайтесь под плащ — кашлять будете. — Он осторожно втиснул их под полы своего плаща, обнял за плечи. — Однако ху-удющие… Маток нет, кормить некому?
— Фигуру сохраняем.
— Сохраняйте, коль надо. — Лыков хмыкнул. — Я тоже буду студентом. Держал экзамен… Будем знакомы, худобы… Петр Микитович Лыков… Петя. Как вас величать?
— Хи-хи, Та-аня.
— Руку, Таня! Будем…
— Алла…
— Будем знакомы.
— Почему один сдавали? Вы что ж, развивающийся? — хихикнула Алла.
— Это как?
— Диктовку писали?
— Медалист я…
Машина съехала с большака на проселок. Пассажиров сильно подбросило.
— Неухоженная, однако… Крепче цепляйтесь. — Лыков выставил ноги, уперся спиной в кабину. — Выживем, однако. По какому профилю учиться будете, Таня-Ала?
— На русском отделении…
— Русское слово знать надо, особливо на таких дорогах. Я тоже на русском. Что ж я вас не примечал…