— А какая вторая причина? — спрашивает Сара.
— А?
— Вы сказали, очень круто по двум причинам.
— Ах да, потому что я точно знаю, о чем ты говоришь, потому что я был точно таким же, и скажу тебе вот что: я жалею, что рядом со мной тогда не оказалось никого, кто сказал бы мне, что я не похож на остальных не потому что я недоделанный, а потому что создан для другого. Быть другим может казаться проклятием, но важно понимать, что это еще и благословение. Жаль, что рядом со мной не оказалось никого, кто посоветовал бы мне прекратить попытки исправить темную сторону и начать разбираться со светлой. Понимаешь, о чем я?
Наверное, понимает, потому что несколько минут она держится руками за свою шею, высвобождая сдерживаемую запруду слез. Когда он выплакала их большую часть и мы смогли вернуться к разговору, ее речь стала заметно менее зажатой, а смех более искренним, будто раньше ее грудь стягивал обруч, который теперь исчез, и она может дышать свободно впервые за долгое время.
Круто.
(27) Думал ли кто, что родиться на свет — это счастье?
Думал ли кто, что родиться на свет — это счастье?
Спешу сообщить ему или ей, что умереть —
это такое же счастье, и я это знаю.
Я умираю вместе с умирающими и рождаюсь
вместе с только что обмытым младенцем,
я весь не вмещаюсь между башмаками и шляпой.
Я гляжу на разные предметы:
ни один не похож на другой, каждый хорош,
Земля хороша, и звезды хороши,
и все их спутники хороши.
Я не земля и не спутник земли,
Я товарищ и собрат людей,
таких же бессмертных и бездонных, как я
(Они не знают, как они бессмертны, но я знаю).
Уолт Уитмен
(28) Простые человеческие радости
Вселенная есть единство всего. Тот, кто признает свою тождественность этому единству, придает не больше значения членам своего тела, чем грязи, и жизнь, смерть, начало и конец нарушают его покой не более, чем смена дня и ночи.
Чжуан Цзы
На следующее утро я встаю в семь. Принимаю душ, быстро одеваюсь, хватаю на бегу яблоко в кухне и выскакиваю из дома, не встретив ни души. Снаряжение уложено в багажник еще с вечера, так что я готов отправляться в путь, едва забравшись в машину.
Еще вчера поздно вечером, после беседы у костра, я справился о погоде в интернете и, узнав, что сегодня ожидается идеальный день — а это редко случается в апрельской Айове, — решил воспользоваться благоприятной возможностью. Мой мешок со снаряжением для прыжков с парашютом уже готов к новому сезону, поэтому все, что мне осталось сделать, — это забросить в рюкзак какую-нибудь одежду и полотенце, проверить, что журнал прыжков и прочие мелочи при мне, и убедиться, что моя машина не заблокирована другими и ничто не помешает моему утреннему спешному отбытию. И вот я уже проделываю получасовой путь к аэроклубу, и это утро обещает быть идеальным для прыжков с парашютом.
Может, я Джонни Просветленный, но я не Джо Крутой
[4]
. По дороге к аэродрому у меня всегда начинаются неприятные ощущения в животе, которые проходят после первого в этот день прыжка, и сегодняшний день не исключение. Это что-то вроде базового страха. Можно даже сказать, что сегодня слегка страшнее, чем обычно, потому что последний раз я прыгал с парашютом во Флориде в декабре. Но стоит один раз прыгнуть — и остаток дня самочувствие будет хорошим. Легко предположить, что просветление позволяет подавить эмоции вроде страха силой воли, но, как говорят новичкам в парашютном деле, если вы не боитесь прыгать с самолета, с вами определенно что-то не так.
Хоть я и не получаю удовольствия от страха, который проявляется в основном бурчанием в животе, нельзя сказать, что я его недолюбливаю, поскольку в нем и правда нет ничего особенного. Например, я не слишком обеспокоен по поводу травмы или смерти, так что возбуждение представляет собой базовую тревогу, которая чувствуется нутром, а не сердцем или умом. Как я уже сказал, после первого прыжка тревога забывается до следующей поездки на аэродром.
Учитывая, что я совершил примерно сотню прыжков за пять лет, меня нельзя упрекнуть в недостатке рьяного энтузиазма в парашютном спорте. Я не принимаю участия в групповой акробатике, когда парашютисты образуют сложные фигуры в воздухе. Я не занимаюсь купольной акробатикой, когда фигуры образуются после раскрытия парашютов. Я не занимаюсь свободным парением или трюками с приземлением, для которых требуется особое снаряжение. Я не занимаюсь затяжными прыжками, прыжками с доской или в костюме для парения, который превращает человека в крыло и позволяет переводить вертикальную энергию падения в горизонтальный полет. Я не подписываюсь на специальные журналы, не пользуюсь особым снаряжением и не посещаю слеты парашютистов. В общем, мне просто нравится прыгать из самолета на высоте четырех километров и некоторое время падать навстречу земле со скоростью 190 км/ч. Будто совершаешь самоубийство, но успеваешь передумать за несколько секунд до смерти. Бывают такие простые человеческие радости.