— Что-нибудь из сказанного показалось тебе разумным? — спрашиваю я ее.
— Да, вроде того, — говорит она. — Мне кажется, я чувствую... не знаю... будто со мной что-то не так, будто я должна продолжать, не знаю...
— Бороться.
— Ага, будто я ничего не могу сделать достаточно хорошо, будто я должна стать этим... как будто я должна полностью очищать себя, искупать что-то, пока не стану... будто я не...
— Ничего не стою?
Она вздыхает:
— Наверное.
— Как будто ты лишняя? Не такая, как другие? Неправильная?
На это она явно реагирует. Неправильная.
— Так ты чувствуешь себя неправильным человеком? Как будто ты ненастоящая? Не такая, как другие люди? Ты, должно быть, все время чувствуешь себя ужасно не к месту, словно неприкаянная. Это так? Ты всегда чувствуешь, словно смотришь откуда-то издалека?
Она кивает и тихо всхлипывает.
— И теперь ты тоже чувствуешь себя не в своей тарелке, потому что все здесь в своей тарелке, кроме тебя, и ты хочешь уйти?
Что-то в ней высвобождается.
— Вся моя жизнь вот такая, — говорит она сквозь слезы и всхлипывания.
— Я вечно лишняя, куда бы ни пошла. Я никуда не вписываюсь. — Она плачет еще сильнее. — Все вписываются... а я никогда... Я не такая, как нормальные люди... Я не знаю, что делать...
Я даю ей минуту-другую, чтобы она хорошенько выплакалась. До этого с ней нет смысла говорить. Я не часто занимаюсь консультациями по личным проблемам, в которую все это превращается, но, черт возьми, почему бы и нет. На самом деле я питаю слабость к этой ее проблеме.
— Круто, — говорю я после того, как она слегка успокоилась. — Очень круто.
— А? — спрашивает она. — Что круто? Почему?
— На самом деле есть две причины.
— Какие? — спрашивает она.
— Каждый человек полон дерьма, Сара, — говорю я и медлю, чтобы эта мысль как следует впиталась. — Не в отрицательном смысле, конечно, несмотря на то, как это звучит. — Она хихикает. — Я просто говорю как есть, что это встроено в нас. У нас нет выбора: каждый полон дерьма. Под дерьмом я имею в виду ложь: ложные верования, ложные впечатления и ложную личность, которая на них основана. Например, ты спишь и видишь сон, а твои сны полны того, что твое проснувшееся я сочтет ложным, верно? Разве не так? Когда ты просыпаешься, ты понимаешь, что события во сне были абсурдной выдумкой и удивляешься, как ты могла верить в их реальность, пока они происходили, верно?
— Наверное, да.
— Ну вот, просветление представляет собой не что иное, как пробуждение ото сна. Ты, я, здесь, теперь — все это очень реально и осязаемо, не так ли? Настолько, что сам вопрос кажется абсурдным, верно?
Она соглашается.
— Но разве во сне не то же самое? Разве он не убедителен, пока ты в нем?
— Да, — говорит она.
— Вот оно, это заблуждение. Все в точности то же самое. Это сон. Вопрос в том, кто видит сон и как нам проснуться. Как стать реальными? Вот к чему сводится все просветление. Речь идет о пробуждении и понимании, что на самом деле реально, и в результате мы постепенно должны становиться все менее сонными. Мы должны сражаться и царапаться, продираясь к пробуждению. И таким же образом, если ты хочешь стать более истинной, то единственный способ сделать это — стать менее ложной, менее полной дерьма. Если ты хочешь быть менее полной дерьма, то единственный способ сделать это — отправиться внутрь себя, освещая свой путь с помощью способности к различению, найти дерьмо и выставить его на свет. Свет разрушает ложь. Она исчезает, когда ты действительно смотришь на нее, потому что ложь никогда не бывает чем-то реальным, она только воображается. Вот что ты делаешь прямо сейчас — храбро направляешь свет внутрь себя, прокладывая себе путь все глубже — и это круто. Это не легкое и не веселое занятие, но таков уж этот процесс. Вот как происходят хорошие вещи. Вот как тает айсберг, снова сливаясь с океаном.
Кто-то у огня развлекается с горящими палками, и я вспоминаю сцену из адаптированной Питером Бруком и Жан-Клодом Карьером «Махабхараты». Танцующий с горящими палками Кришна разговаривает с Арджуной, которому не удается проникнуться абсолютной безусловностью сражения, в которое они вовлечены. Ради спасения Арджуны Кришна пожертвовал могучим и горячо любимым союзником, а Арджуна не может оценить величие этого поступка. «Да, — говорит Кришна, — Гхатоткача спас тебя. Чтобы сохранить твою жизнь, я отправил его на смерть. Сегодня я дышу радостью. Я был рожден, чтобы сокрушать сокрушителей, а стал тебе другом из любви к этому миру».
