И я хорошо знаю, что это не вот это все. Не этот дом. Не эти люди. Это все просто еще один кусочек мозаики. Самозаклание, которое я с тех пор называю духовным саморазрушением, было критическим элементом, но не определяющим. Смысл моего существования — не просветление, оно тоже просто еще одна часть мозаики. Кто я теперь, чем я стал — это не конечный результат: просто еще один элемент большей картины.
Но насколько велика картина? К чему она сводится? Как будет выглядеть головоломка в собранном виде? Я сижу на промокшей уже пятой точке, поедая промокший обед, и любопытствую, каков же единый итог, связывающий воедино все, казалось бы, несвязанные между собой зигзаги и повороты вот этой моей жизни. Ответ на этот вопрос только теперь оказывается в центре внимания.
Книга.
Эта
книга.
Все это обретает смысл в свете этой книги. Эта книга и есть большая картина, и есть полное выражение меня — моего существования. Книга — вот о чем все, что было, с первого дня и до того. Сотни, казалось бы, несвязанных эпизодов моей жизни, в которых в любом другом контексте было мало смысла или не было совсем, разрешились в этом центре. Книга и есть эта штука. Эти люди — мои ученики — все они совершают собственные путешествия, но еще они играют критическую роль в моем творческом странствии, а эта книга есть и всегда была истинным пунктом назначения этого странствия. Все указатели это подтверждают. Паттерн виден ясно. Это все для книги.
Лениво, отсыревая, я любопытствую, что будет дальше.
* * *
Наконец, все готово — костер потрескивает, и все стоят вокруг него в ожидании. Я буквально вижу накопившееся предвкушение и энергию этих людей. Каждый настроил себя на ожидание чего-то эйфорического, а я счастлив, что могу присоединиться и прокатиться вместе с ними. Мелкими шажками я спускаюсь с холмика к своему месту, но не сажусь. Они хлопают при моем приближении, и я хлопаю им в ответ.
Моя улыбка становится до невозможности широкой. Временами все это просто бурлит у меня внутри.
— Вот это путешествие! — слышу я свои слова, и энергия растет быстрее, чем я могу высвободить ее.
— Что за совершенно безумная и волшебная прогулка у нас. Разве это не
прескверная штука
? Разве нет?
Все кивают, реагируя на эту энергию — чувствуя ее. Я чувствую их, а они меня, и все мы чувствует эту штуку, которую мы вместе создаем и которой делимся.
— Гляньте-ка, — говорю я. — Я просветленный, а вы все тоже хотите быть просветленными, поэтому все мы находимся здесь в этом прекрасном месте под славным дождем, у чудесного огня, и что может быть лучше? Что могло бы быть круче? Я действительно наставник? Я смотрю на вас, ребята, на каждого из вас, и вижу людей, которых хотел бы иметь в качестве своих наставников. Я вижу вашу сердечность, и я пребываю в совершенном благоговении и восхищении. Я вижу мужество, ум и мне жаль, что я не обладаю ими в той же мере. Я вижу искренность, выносливость и пульсирующую жизненную силу. Я думаю о Сонайе там, в доме, и мое сердце почти взрывается от благодарности.
Я заглядываю в глаза каждому из них по очереди, оставаясь на мгновение с каждым наедине, выражая признательность, делясь своими чувствами.
— Вот оно. Не когда-нибудь, не где-нибудь. Прямо здесь. Прямо сейчас. Я стою в самом центре бесконечности, я вижу совершенство, красоту и абсолютный восторг везде и во всем. Легчайшее дуновение ветра, блеск единственной звезды в разрыве туч, вой щенков койотов вдалеке, и сияния славы и красоты всего этого достаточно, чтобы разорвать меня на части, и все, что я могу сказать, это благодарю вас, благодарю вас, благодарю вас!
Хлопки, восклицания, слезы, объятия и рукопожатия. Не из-за слов, а благодаря тому, что та вскипающая штука вырвалась наружу и всех нас накрыла. Это вздымающаяся волна энергии, и если бы сейчас здесь сидели председатель Организации Освобождения Палестины и премьер-министр Израиля, то они, всхлипывая, обнялись бы, а все потому что эта мистическая штука — дурь что надо и никто не защищен от нее.
— Другими словами, — кричу я, — я просто в охренительном настроении!
