— Потому что он не «да». – Вы дразнитесь?
— Нет, так только кажется. Я обращаюсь с тобой с уважением. Ответ «нет», потому что он не «да».
— Значит, если бы ответ был «да», это было бы потому, что он не «нет»?
— Нет. Если бы ответ был «да», он был бы «да», потому что на это было бы указано.
— Значит сейчас указано на ответ «нет»?
— Только потому, что на ответ «да» не указано.
— Как указано?
— Не знаю.
— Но вы знаете, когда на что-то указано?
— Да.
— Вы не можете просто подумать и выдать собственный ответ?
— Конечно могу, и ты можешь надеть повязку на глаза и идти по жизни, нащупывая дорогу тросточкой, но для чего? У тебя есть глаза.
— Я хотела попросить дедушку помочь мне с этим. Я промолчал.
— Он и моя мама могут помочь мне задать хорошие вопросы и понять ваши ответы. Я промолчал.
— Как вы думаете, это могло бы изменить ваше решение?
— Не было никакого решения, только наблюдение.
— Могло ли это изменить ваше наблюдение?
– Конечно.
— Правда?
— Не знаю.
— Но ответ может быть другим завтра?
— Конечно.
— А через десять секунд?
— Конечно.
Через десять секунд.
— А теперь на это не указано?
— Нет.
— Могу я вас завтра спросить об этом?
– Не знаю.
Несколько секунд она смотрела на меня.
— Мы ведь уже начали, не правда ли?
— Похоже, что так.
— Значит, на это должно быть указано.
— Должно быть.
— Можно спросить, как на это было указано?
— Что мы уже начали.
Она весло хихикнула.
— Muchas gracias, senor.
— De nada, senorita[13].
***
— Полагаю, мы ещё поговорим с Мэгги, – сказал я Лизе, когда Мэгги отправилась спать. – Вы должны всегда присутствовать, и мне бы хотелось иметь копию её записок на тот случай, если они понадобятся для книги.
— Да, хорошо, конечно. Спасибо, что были так снисходительны и уравновешены. В последнее время я не чувствую себя уравновешенной.
— Всё идёт так, как идёт. Я уверен, вы в курсе, что если дело дойдёт до тяжбы за опекунство, они обвинят вас в поклонении грязному культу, и вы никогда больше не увидите своих детей без присмотра?
— Да, – сказала она уныло, – но здесь мы тоже прошли точку невозвращения.
Она обвела рукой окрестности.
— Мы уже живём в ваших владениях.
12. Это утверждение ложно.
Для меня реальный мир каждое мгновенье словно совершенно теряет свою реальность. Будто ничего нет, нет никакой основы, либо она не видна. Живо присутствует, однако, лишь одно: постоянное срывание маски видимости, постоянное разрушение всего созданного. Ничто не удерживается – всё разваливается на части.
– Юджин Ионеско –
Я работал, Лиза ёрзала. Нелёгкое это занятие – ничего не делать – для того, кто привык одержимо занимать себя каждую минуту бодрствования с тех пор, как начал ходить и говорить. Усилия, которые Лиза прикладывала, чтобы сидеть тихо и не мешать мне, были осязаемы – они как пульсирующий гул наполняли пространство. И хотя она не двигалась и не производила шума, её энергия заставляла мой ум вибрировать.
А может, тому виной были лекарства.
Было за полдень. Мы сидели возле бассейна за моим рабочим столом. Майя дремала пузом кверху в одном из шезлонгов. Мэгги проводила эти дни с друзьями в общественных бассейнах или где-то ещё. Сегодня у мня уже было достаточно неприятностей, и я начал снова приходить в своё комфортное состояние, когда Лиза, бесцельно шатавшаяся по двору, подошла и села рядом с такой натужной непринуждённостью, что попытка не скорчиться заставила меня скорчиться. Я прочёл одно и то же предложение пять раз, прежде чем осознал, что смысла в этом нет. Ещё несколько минут я сохранял вид занятости, наслаждаясь её дискомфортом. Она продержалась на минуту дольше, чем я предполагал.
— Я могу помочь вам с записями, – сказала она наконец, – или ещё с чем-нибудь. Я слегка кивнул, не отрываясь от экрана.
— Не за плату, конечно, просто чтобы быть полезной, – добавила она.
Я не отвечал.
— Я изучала английский в университете, – сказала она минутой позже. – Хотела даже преподавать.
Я кивнул с отсутствующим видом.
— Я очень организована, и я довольно хороший корректор: у меня много опыта с юридическими документами и корреспонденцией.
— Да, окей, – пробормотал я, – посмотрим.
