— Но я вам не говорил, что старый Шайдоб следит за мной.
— Он и сегодня может незаметно провожать сына, — грея руки над чугунком с углями, Сергеев сердито свел брови над переносицей. — Пора убрать этого подлеца с дороги. А как — подумаем…
Выйдя от политрука, Володя перепрыгнул через штакетник и побежал на болото. Там взобрался на ольху и увидел, как вдали в сторону гати ковыляет старый Шайдоб. «Какой Сергеев предусмотрительный», — подумал юноша и, спустившись с дерева, отправился к Зине за машинкой для стрижки.
На рассвете Володя проводил политрука к Ярошеву, Они заранее договорились с доктором, что тот запряжет лошадь и отвезет Сергеева в Вепряты. Врач даже приготовил справку с печатью о том, что раненый красноармеец Воронов находился на лечении в деревне Селищи. Дальше указывалось, что больному запрещается много ходить и выполнять тяжелые работы. В волости мнимый Воронов должен был временно прописаться к вдове Степаниде Вересовой, а как только немецкие войска займут его родные места в Калининской области, просить пропуск на выезд домой.
— Скажете так, и у них никаких подозрений не будет, — утверждал Ярошев.
Попрощались с Володей, договорившись о встречах, а когда и где — сообщит доктор.
Но поддерживать связь с политруком оказалось нелегко. Дни стояли короткие, а Шайдоб продолжал следить за каждым шагом Володи.
Вернуть Миколу домой староста не смог. Работал Микола в соседнем районе на постройке моста, а в последние дни на расчистке дорог от снега. Мать время от времени навещала его. Однажды с нею сходила Лида и принесла Володе такое письмо:
«Дорогой друг! Спасибо, что ты помог маме привезти дров. Не бывает минуты, чтобы я не вспоминал тебя. Теперь ты мне стал более понятным. Я думаю, жестокость присуща человеку не от рождения, а появляется тогда, когда его унизят. Пишу тебе об этом потому, что у меня мало надежды на встречу. Ходят слухи, что одного отпустили за выкуп: дали солдату, стоявшему на посту, часы и самогона. Двое наших пытались бежать, но их убили. Бывай, мой друг. Привет С. и другим».
Несколько дней бушевала вьюга. Она замела снегом дворы, улицу. Закутана, замаскирована деревенька, словно воинская часть в обороне. Только торчат над нею, как зенитные пушки, колодезные журавли.
На дороге из волости в Дубовую Гряду тоже было много снега, и бургомистр в сопровождении двух полицейских приехал в деревню на взмыленном жеребце. Остановился, как всегда, возле избы Шайдоба, соскочил с саней и с упреком сказал:
— Видите, у отца вашего командира даже лошадь негде поставить. Порядки…
Старый Шайдоб, не зная, что ответить, увел жеребца за угол избы и привязал к вербе. Потом принес одеяло, чтобы накрыть коня. А Шайдобиха успела за это время моргнуть Василине, чтобы та перебралась с кровав на печь.
Бургомистр сбросил на руки услужливой хозяйке длинную бекешу и важно глянул на Шайдоба.
— Я давал указание Савке перевезти к тебе на двор баню.
— Староста говорил мне, но зачем хлев, если в него нечего ставить, — с напускным унынием ответил тот.
— У тебя для колхоза скотину брали?
— Как же, пан бургомистр, двух коров и кобылу, которая недавно сгорела. Как началась война, коров вместе со всем скотом в Россию угнали. Но еще раньше телушку от моей коровы отдали одному из здешних. Теперь и она стала здоровенной коровой.
— Отдали, говоришь? А кому?
— Петру Бойкачу. Он заведующим фермой работал, вот телушкой и премировали.
— Дома сейчас?
— Нет, удрал с большевиками. А жена тут, и старший сын тоже. Я вам о нем говорил: комсомолец.
— Взять корову сейчас же!
Полицейские послушно двинулись к двери, но Шайдоб остановил их:
— Пока не нужно. Сначала мне лошадкой разжиться бы, чтобы баню на участок перевезти. А там и до коровы очередь дойдет.
— Где же я тебе лошадь возьму? — нахмурился Бодягин.
— Есть коник. От моей кобылы остался.
Будь ты неладна, вечная жадность, в который раз попутала старика! Сказал и тут же задумался. Павел Пылила обещал назвать бандита, ранившего полицейского. Если б Шайдоб узнал, кто это сделал, мог бы подняться в глазах не только волостного начальства, но и немцев в комендатуре. А как теперь быть? Ведь конь-то у Пылилы.
