— От нас, — ответила Лида.
— У вас и Володька был?
— Был, — кивнула Зина. — Он меня до самого дома провожал. И вдруг — зарево…
Не слушая дальше, Василь ушел на кухню, где Зинин отец ремонтировал старую прялку.
— Еще моя мать на ней пряла, — сказал тот. — Сколько лет провалялась на чердаке, а вот пришлось достать. Пускай теперь бабы мои потрудятся…
— Отец говорит, будто это Микола с Володькой бросили противотанковую бутылку на наш хлев, — перебил его Василь. — А правда ли, что в это время Володька был у вас?
— Был, — Савка отложил молоток в сторону. — Собственными глазами видел, как он с Зиной около наших ворот стоял.
И вдруг сердито вскинул голову:
— Я не защищаю хлопцев, но хватит на них грязь лить! До войны все в деревне были люди как люди, а теперь что с некоторыми делается, понять не могу. Чего вы хотите? Крови? Или земля вам нужна? Берите, не возражаю. Разозлит твой отец людей, и неизвестно, чем это для него может кончиться!
Василь и сам был не рад, что начал этот разговор. Ведь и девчата в соседней комнате все слышали. Дымя папиросой, он угрюмо думал: «Хлев со скотиной… все будет. Мне Володька только и мешал. А того, второго, выведу отсюда, и никто рта не посмеет открыть, что из-за нее».
Наконец разошлись по домам.
Переступив порог избы, Василь увидел на припечке большой таз с водой, в котором лежал топор.
— Что это варится? — спросил у матери.
Авдотья эапричитала:
— Ой, сынок, все напасти на нас… Отец начал кусок соли растирать — чувствую, вонь пошла из-под обуха. Мы пригляделись — какие-то желтые капли светятся на шторе и горят. Я помочила топор в воде — потухли. А начала полотенцем вытирать — опять загорелись! Побоялась я ставить топор на пол: как бы нечистая сила и избу не сожгла…
— Отец, ты вчера брал топор? — спросил Василь.
— Брал.
— А что им делал?
— Ничего.
— На нем же фосфор из противотанковой бутылки! Он обугливается, но стоит растереть, как соединяется с воздухом и опять горит! А в чем ты на болото ходил?
— В сапогах…
— Подними ногу, — Василь отковырнул от каблука на бумагу комочек земли и начал ее растирать. — Смотри, дымится. Так ты и избу сожжешь. Не лезь куда не надо! Только разболтайте, что сами по своей дурости устроили пожар, так фигу получите, а не новый хлев со скотиной!
— Сынок, но ведь кто-то…
— Замолчи!
Василь присел на кровать, потом откинулся на подушки и закрыл глаза. Авдотья заплакала, начала проклинать мужа:
— Только и светило мне солнышко в те годочки, когда тебя не было.
— Заткнись! Знаю, какие годочки ты вспоминаешь: Слюнявого Князя! — рявкнул Шайдоб.
— Вот тебе, вот!
Василь вскочил с кровати, взял винтовку и вышел из избы.
— Сынок, зайди к Пылиле, — выскочила следом за ним Авдотья. — Он говорил, что знает, кто полицейского ранил.
— Отцепись! — и Василь ушел со двора.
Шумели дубы. Над их вершинами плыли серые тучи.
В тихие уголки слетались листья, раскачивались крюки над колодцами. Серым пеплом заметало двор Шайдоба. Вслед за телегой, на которой Василь вез Миколу, шла плачущая женщина в распахнутом рваном ватнике.
— И я с тобою, сынок, — приговаривала она.
Увидев через окно друга, Володя выскочил во двор.
Хотел броситься к нему, но постоял в растерянности и медленно пошел к Сергееву.
— Александр Данилович, — с болью в голосе сказал хлопец, — Василь арестовал и увез Миколу.
— Когда?
— Только что. Он с торбой в руках сидит на телеге, а мать идет сзади и плачет. Побегу на гать: убивать не буду, а отберу оружие и вышибу зубы!
— Не нужно.
— Я знал, что вы так скажете. Наверное, решили меня за Шайдобов хлев из комсомола исключить, хотя моей вины в пожаре нет. Что же делать?
— Ничего.
— Сами боитесь и мне не позволяете!
— Не в этом дело. Какое обвинение выставит Василь против Миколы? Сжег хлев? Доказательств нет. Сразу на виселицу его не поведут. Мне говорили, что полиция должна взять отсюда двух человек на постройку мостов и ремонт дорог. Подождем и оттуда освободим.
— Знаю я их стройки. Так они нас всех перетягают.
— Ты славный парень, Володя, но слишком горячий. Неужели ты думаешь, что, если убьешь Василя, враг будет побежден? Я мог бы убить его уже десять раз, когда он приходил к Лиде! А что из этого? Из вас тоже мог кто-нибудь погибнуть. Но идти на такой размен ни наша партия, ни комсомол не разрешают. Это — преступление. Не волнуйся, наш друг будет жив, мы освободим его. Для этого нужно себя беречь. Лучше достань машинку да постриги меня. Переберусь в Вепряты, к тетке Миколы. Об этом уже договорено. Тогда и начнем кое-что делать. И там свяжусь с комсомольцами.
