— Боишься чего-то, — заметил Бодягин.
— Нет, я думаю. Конь мне нужен в первую очередь: и сена подвез бы, и дровишек. Я не сам сдавал кобылу к колхоз, у меня ее отобрали. А теперь такой закон: у кого большевики что взяли, нужно вернуть.
Бургомистр хитро прищурился, когда старик заговорил о законах, и нетерпеливо спросил:
— У кого твоя лошадь?
— У Пылилы, бывшего колхозного бухгалтера.
— Пошли к нему.
Наказав жене приготовить обед получше, Шайдоб повел Бодягина и полицейских к Пылиле.
— Далеко до него? — недовольно спросил бургомистр, у которого разламывалась голова после вчерашней попойки.
— Да вон же его изба!
— Мы — туда, а ты позови старосту. Только быстро!
Павел уже несколько дней не выходил из дома: ожидал, пока спадет опухоль на переносице и исчезнут подтеки под глазами. Недавно он ездил с матерью в Жлобин. День выдался морозный. На окраине города, на длинном мосту, скрипел сапогами часовой. По лицу немца Пылила понял, что он очень сердит на морозную зиму. Стукнуло же дураку в голову подбодрить часового! Высунул голову из заиндевевшего воротника рыжего полушубка и крикнул:
— Пан, Москва капут!
А немец в ответ ткнул прикладом в лицо Павлу, схватил его за воротник, стащил полушубок и знаком приказал быстрее уезжать. Пылила одной рукой схватился за нос, а другой дернул вожжи. Мать онемела, сидя на задке саней, и начала креститься, не сводя испуганных глаз со ствола винтовки часового.
В городе Павел завернул к знакомым и только там понял, за что его так огрел немец. Как раз в те дни фашисты панически откатывались от Москвы, и слова Пылилы гитлеровец принял за насмешку.
А сейчас новая напасть: прямо к дому идут вооруженные люди. Вот уже послышался топот в сенях, мимо окна промелькнули еще двое, и в избе сразу стало тесно.
— Что это с тобой, бухгалтер? — спросил бургомистр.
Даже в ушах зашумело: не думал Пылила, не гадал, что кто-нибудь упрекнет его прежней должностью.
— Что ж тут такого? — залепетал Павел. — Был бухгалтером, был… Но никому ничего плохого не делал. И пользы колхозу…
— Я не о том. Спрашиваю, кто это тебя так разукрасил?
— Это… это лошадь!
Бодягин расхохотался, подмигнул полицейским:
— А мы как раз те, кто охраняет хороших людей от всяческих нападений, даже от скотины. Дрянной же у тебя конь.
— Да, да, брыкливый…
— Надо выбить из него этот норов, как вы думаете? — обратился бургомистр к своим спутникам. — Пожалеем парня, иначе конь вовсе может убить его.
Не понимая, куда гнет бургомистр, Пылила робко улыбнулся. А Бодягин обернулся к старосте:
— Савка, чего молчишь? Скажи ему закон немецкой власти.
Тот знал, зачем они сюда пришли, и очень хотел, чтобы Шайдоб с Пылилой стали врагами.
— Вот что, Павел, — бесстрастно заговорил он, — пан бургомистр сообщил мне, что семьи, поддерживающие немецкий порядок, должны обеспечиваться за счет тех, кто этот порядок не поддерживает. Поэтому твоего коня нужно отдать Шайдобу.
— Не отдать, — перебил Бодягин, — а вернуть людям скот и имущество, отобранные для колхоза советской властью!
— Правильно, — согласился староста и торжественно продолжал: — Установлено, что конь, находящийся у гражданина Пылилы, происходит от кобылы гражданина Шайдоба. Так что — подчиняйся немецкому закону.
Через несколько минут конь был запряжен, и Шайдоб с помощью жерди старался оторвать от земли примерзшие колеса телеги, чтобы заодно прицепить ее к саням и уволочь домой. Пылила не выдержал, уткнулся лицом в подушку и горько, как мальчишка, заплакал. А когда говор и шум во дворе утихли, поднял голову и увидел на белой наволочке кровь. Намочил платок, приложил к носу, втихомолку пожелав тысячу невзгод полицейскому, напоследок ткнувшему кулаком в лицо, и с нарастающей злобой подумал: «Гады! Бить их надо, убивать, уничтожать всех до единого! Чтобы ни один не уцелел, иначе всем нам конец!»
Со двора послышался голос матери, проклинавшей Шайдоба. От нее и сыну досталось: зачем отдал коня? Павел вышел на крыльцо, прикрикнул:
— Замолчи, умная! Их целая свора ввалилась, что я один мог сделать?
Старуха повернулась и решительно зашагала к Шайдобу. Пришла в самый разгар пьянки.
