И, поскольку владелец мастерской безмолвствовал, Зала спросил напрямую:
— Не вступил ли и ты в фольксбунд?
Коллер кивнул.
— Я же немец, — сказал он. — Мое место там.
— Понимаю, — бросил Зала. — С этого и надо было начинать. Ты, Дежё, человек взрослый, тебе и отвечать за свои поступки. Только смотри не пожалей потом!
— Господь тебя накажет, — зловеще предрекла старушка, — это я тебе точно говорю…
— Прекратите, мама! — прикрикнул на нее Зала. — Дежё уже не ребенок, чтобы его отчитывать. Лучше принесите нам винца.
Старушка поставила перед ними кувшин и два стакана и тут же стремглав выскочила во двор, чтобы не видеть Коллера, который действовал ей на нервы. «Еще и вином его угощать, проклятущего! — негодовала она. — Нечего сказать, отблагодарил он нас за то, что ему почти даром кузница досталась. Этаким негодяем оказался. И кто бы мог подумать?!»
Бабушка двинулась в огород, не переставая ворчать себе под нос.
Зала поднял стакан.
— Ну что ж, выпьем!
— Ты не сердишься на меня, Михай?
— Какое это имеет значение, Дежё. Твое здоровье.
Они выпили. Коллер веснушчатой рукой вытер рот и поднялся.
— Я хочу тебя попросить, Михай. Скажи своей теще, чтобы она меня не поносила на каждом углу! Ничего путного все равно из этого не выйдет!
— Ладно, — кивнул Зала, — я с ней поговорю. Но, сам понимаешь, приказать не могу.
Вечером, за ужином, старушка рассказала домочадцам о визите Коллера. Миклош молча уписывал суп. Через пару минут он вдруг нарушил тишину:
— Почему ты его не вытолкал, в шею, папа?
— Ну, вытолкал бы я его. А что толку? Чего этим добьешься? Все одно в кузне мне не работать. И вообще я шибко устал. Передохнуть хочу маленько, а потом уж сыщу себе что-нибудь.
— Отдыхай, выздоравливай, — поспешно отозвалась жена, — главное, чтобы в себя пришел. С голоду не помрем. До забоя свиней мяса и сала хватит. Хлеб тоже есть. Слава богу, куры несутся неплохо, а скоро и овощи, и фрукты пойдут. Все будет в порядке. Я работаю, Миклош — тоже.
— Совестно. Сын вместо меня вкалывает, — с горечью в голосе промолвил Михай Зала.
— Папа, о чем ты говоришь!
К тому времени Миклошу уже исполнилось тринадцать. Закончив начальную школу, он устроился на кирпичный завод чернорабочим. Это было не так-то просто — в стране царила безработица, — но ему помог Балинт Чухаи, поручившись за него перед господином Фюлепом. Уходил Миклош на работу еще до шести утра, возвращался после семи вечера. Только после работы он и мог пообщаться с отцом. Мальчик очень жалел его, хотел помочь, но не знал чем. Он уж и так делал все, что мог. Вечерами помогал по хозяйству, рубил дрова, выпалывал сорняки и окучивал грядки, не переставая размышлять, почему отец стал таким замкнутым, почему ни разу не поговорил с ним. Видимо, отца постоянно били и сильно запугали его. Миклош замечал: мать тоже тревожится, однако отец и с ней не обмолвился ни словечком. «Что бы такое сделать для него?» — часто задавался вопросом Миклош. В одно из майских воскресений он встретился с Имре у евангелической церкви. Ребята решили не ходить на мессу, а прогуляться к озеру. Пока шли, Миклош посвящал друга в свои заботы. Сказал, что не знает, как помочь отцу.
Имре удивился:
— Тут я тебе не советчик. Решай сам.
— Ну, ладно, — отрезал Миклош, — замнем для ясности.
Они молча дошли до озера. Уселись на ствол склонившейся к воде ивы и, болтая ногами, уставились на зеркальную гладь. Имре невольно думал о том, что, кажется, обидел Миклоша, сам того не желая. Надо бы помириться. Но как? Сломав ветку, он достал перочинный нож и начал ее остругивать. Миклош с интересом наблюдал за лезвием ножа, веткой и проворными пальцами Имре.
— Ну, и что получится? — спросил он.
— Свисток. На разные лады свистеть будет, — ответил Имре, маленьким лезвием осторожно счищая с прутика зеленую кожицу. — Смотри, делаем отверстия, осторожненько, чтобы не сломать, вот так, потом с другой стороны… — Имре обрадовался, что друг больше не сердится. Взглянул на Миклоша и вдруг его осенило: — Слушай, а давай смотаемся к господину учителю. Поговорим с ним. Он умный и добрый. Знает, что твой отец — коммунист.
