— Вы мне не верите, — сник я.
— А как же вам верить, молодой человек, если вы изволите рассказывать сказки? Я и бабке родной не верил, а уж вам-то подавно! Передайте Вячеславу Львовичу, что на такую дешевую провокацию я не куплюсь…
— Какая такая провокация? — вскинулся Захар.
— Молчать, юноша! Молчать! — завелся Изотов. — Могли бы товарищи кураторы и что-то поумнее придумать! Мы же договорились обо всем с Вячеславом Львовичем? Да и подписка моя о неразглашении еще действует. К чему эти проверки?
— Да кто такой этот Вячеслав Львович? — выдохнул скороговорку Захар.
— Не надо, молодой человек, не надо делать вид, что вы совершенно ни при чем. Какая нелепая дурь — засылать ко мне юнцов со сказками! Вы там в своей госбезопасности совсем умом подвинулись? А чего сразу не по-немецки поздоровались? С баварским произношением? Было бы куда натуральнее!
На самом деле, подумалось мне, надо было быть сущим идиотом, чтобы хоть на минуту поверить, что этот старый волчара развесит уши и начнет слушать наши бредни. Изучая статистику, мы уже сообразили, что свои финансовые секреты наша страна охраняла еще тщательнее политических и военных. Соответственно и людей подбирали — умеющих не верить на слово первому встречному и проверять и перепроверять любую информацию. Я стал судорожно соображать, чем мы могли бы подтвердить свою непричастность к органам и как заставить Валентина Аркадьевича всерьез принять мою проблему?
— Так вы нас за сексотов принимаете? — Захар возмутился и даже привстал со скрипнувшего стула. — Мы комсомольцы, между прочим!
К чему это он про комсомольцев?
— Мы к вам трое суток добирались! — продолжал негодовать мой друг. — А вы: «проверка, кураторы»! Вы понимаете, что вы теперь единственная наша надежда? Если мы с вами не найдем общий язык, всей стране будет плохо! Вы это понимаете?
— Вон! — показал пальцем на дверь хозяин. — Пошли оба вон!
Увлекшись своим повествованием, я совсем забыл про необходимость «заглядывать» в ближайшее будущее и теперь безнадежно упустил инициативу.
— Ну нет, старая калоша, ты будешь меня слушать! — Я сам не заметил, как в приступе ярости ухватил старика за горло и подтащил вместе со стулом, в который он судорожно вцепился, к стене, и от удара спинкой стула по ней на пол упали несколько фотографий в рамках. — Ты не только выслушаешь меня, сморчок, ты научишь нас!..
Наверное, только внезапность нападения ошеломила Валентина Аркадьевича и не позволила сразу ответить адекватно, но с моим последним словом пришла пора удивляться мне: я как-то отстраненно отметил его руки, скользнувшие с моих ладоней вниз. И в то же мгновение он выгнул спину колесом, прижал подбородок к груди, срывая мой захват, и из положения «сидя» пробил мне в корпус быструю серию.
Он поймал меня на выдохе, а вдохнуть я уже не смог — стало так больно, словно в грудь мне запихали свежезапеченного ежа — горячо и колюче. Комната как-то странно отодвинулась далеко, и стены понеслись вверх. Я упал щекой на половицу и через секунду заметил свалившегося рядом Захара — похоже, он тоже пытался одолеть старого финансиста. Какое-то время мы скрипели зубами, выясняя — у кого это получается громче, потом Захар хрюкнул и просвистел горлом.
А над головами раздался голос с хрипотцой:
— Ладно, хлопцы, я вам верю. Таких олухов ко мне бы не прислали. Вставайте, будем чай пить.
Спустя полчаса, когда мы, наохавшись, стеная и едва не плача от осознания того, что двух взрослых обломов играючи избил какой-то пенсионер, восстановили дыхание и развесили по местам упавшие фотографии, нам налили еще по одной чашке чая.
— Значит, Сережа, моя внучка, твоя несостоявшаяся жена, привела тебя ко мне?
Я молча кивнул, не желая расстраивать старика подробностями.
— Что ж, наверное, бывает и так.
Опасливо косясь на боевого деда, Захар потянулся за сахаром. Валентин Аркадьевич улыбнулся, понимающе хмыкнул и сам насыпал Майцеву две ложки в стакан.
— Значит, молодежь, страну, что я строил, вы благополучно просрёте? — мягким голосом осведомился Изотов. — Да и правда, зачем вам она, если вы такие лопухи?
