Стоя в дверях зала, он увидел на одном из мест, предназначенных для товарища Фунтикова, массивную женщину. Белое неподвижное лицо ее застыло как гипсовая маска. Руки она держала прямо перед собой, положив на колени.
«Кто же это? – размышлял Савчук. – Совершенно незнакомое лицо... А может быть, она по ошибке...»
Подозвав старшую контролершу, он поручил ей узнать, свое ли место занимает женщина.
– Только, пожалуйста, – сказал он, – сделайте это аккуратно, чтобы нам с вами не прокинуться.
– Что вы, Герасим Матвеевич, – обиделась контролерша, – не первый год работаю.
Сказав это, она с достоинством удалилась, подошла к неизвестной женщине, приветливо улыбнулась, и Савчук заметил, что женщина протянула билет. Ему показалось, что она чем-то недовольна.
– Ну? – спросил Савчук контролершу.
– Все в порядке, Герасим Матвеевич, дама сказала, что товарищ Фунтиков сам не будет и просил ее посмотреть спектакль.
– Просил?
– Да, она сказала: «Очень просил».
Директор театра задумался. Фунтиков просил. Даже очень просил. По-видимому, она – фигура. Может быть, из Москвы? Но почему она не разделась в директорской? Плохой признак... Почему товарищ Фунтиков не явился вместе с ней? Должно быть, в этом есть смысл. Но какой? Вероятно, это сделано по каким-то соображениям. Но по каким?
Савчук упорно вглядывался в лицо незнакомки, и чем дольше он смотрел, тем больше ему начинало казаться, что он где-то уже видел это тяжелое, застывшее, как гипсовая маска, лицо, высокую прическу башней и брови, сомкнутые у переносья. Но где же? Может быть, на совещании?.. Нет. Может быть, в газете?.. Да, разумеется, в газете, но в какой же, в местной или в центральной?
«Два взыскания уже были, – думал он, – одно за план, другое за репертуар... Если будет третье... Нет, нужно что-то делать», – решил он и отправился за кулисы. Там на него набросились все: и яростно вращавший глазами главреж, и пунцовая Данилина, и зеленый, длинный, как гидропонный огурец, начинающий драматург Митя Березкин.
— Сейчас начнем, сейчас, — отбивался директор, и вдруг он увидел Зиночку Корниец, молоденькую актрису, не занятую в спектакле. Он не любил Зиночку за насмешливость и излишнюю общительность, но в данный момент это была самая подходящая кандидатура.
— Прошу вас,— сказал он Зиночке, — посмотрите в зал — видите, третий ряд, места у прохода.
— Вижу, — кивнула Зиночка. — Одно пустое, на другом какая-то тетка.
Директора передернуло.
— Это не тетка... Это... Впрочем, вас не касается. Сядьте рядом с этим товарищем и наблюдайте за ее реакцией. А потом, в антракте, постарайтесь разговориться с ней. Только без фамильярности. Это у вас бывает. Постарайтесь узнать, кто она, ее мнение... Понятно вам?
— Ясненько, секретная миссия.
— Довольно, здесь не до шуток. Идите.
Выждав, пока Зиночка заняла место в третьем ряду, Савчук сказал главрежу: «Начинайте», а сам ушел в директорскую ложу.
Первые десять минут спектакль шел вяло. То ли актеры перенервничали, то ли зрители устали от ожидания, но комедия, над которой родственники и друзья Мити Березкина смеялись до слез, тянулась медленно и скучно.
Наблюдая из-за портьеры своей ложи, Савчук увидел, как зрители переговаривались, сморкались, а женщина в третьем ряду сняла руку с колена и прикрыла зевок.
«Конец!.. Провал!.. Полный провал!», — подумал директор и уже начал подсчитывать постановочные расходы.
И вдруг наступил перелом. Реплика Данилиной вызвала смех во втором ярусе. Данилиной ответил Мамалыга. Теперь уже засмеялись в партере. С этой минуты смех нарастал неудержимо.
Все, что бы ни делали актеры, вызывало дружный хохот в зале и за кулисами. Смеялся главреж, художник, рабочие сцены, смеялся счастливый Митя Березкин и даже дежурный пожарный на своем посту.
Директор театра был мужественно сосредоточен. Напрягая зрение, он следил за женщиной в третьем ряду, и, когда ему показалось, что она улыбнулась, он облегченно вздохнул.
В антракте он позвонил главному администратору:
— Аркадий Семеныч, понаблюдайте за женщиной на месте товарища Фунтикова. Если она пожелает, немедленно проводите ее ко мне.
