– А отсюда? – понизив голос до шепота, хотя кругом на добрую сотню ярдов не было ни души, спросил юноша.
– Что – отсюда?
– Отсюда нельзя бежать?
– Увы, – покачала головой она. – Площадка охраняется, сам видишь. Ночью стража утраивается – мышь не проскочит. «Седло» заперто в ангаре и также под надежной охраной. На станции все пассажиры, желающие нанять карету, тщательно проверяются, багаж досматривается. В общем, даже если как-то исхитриться ускользнуть из лагеря, с Флоры улететь не удастся. Пересидеть на планете – тоже не вариант. Первый же встречный местный житель тут же сдаст тебя властям – даже не награды ради, а из одного лишь страха быть наказанным за укрывательство беглого преступника. Ну и ради награды тоже, конечно. А она будет назначена сразу, не сомневайся. Будь у нас в запасе надежная явка да пара верных людей – ладно, пара, один хотя бы – еще можно было бы строить какие-то дерзкие планы. Но мы здесь одни, и помогать нам никто не станет.
– Я смотрю, ты эту мысль уже обдумывала, – хмыкнул Эдуард.
– Первым делом, – не стала отрицать Александра. – А как же иначе? И на станции побывала, и у ангара, и за сменой стражи проследила. Бежать до поединка – шансов нет.
– Иногда ты меня просто пугаешь, – заметил юноша.
– Я сама себя иногда пугаю…
Разговор свой они вели, сидя на пороге палатки, установленной на пустыре, образовавшемся на месте разобранных трибун. Напротив, ярдах в тридцати, стояла еще одна точно такая же. Полог ее был задернут и загорожен треугольным деревянным щитом с изображением черно-серой птицы, несущей в клюве ветвь цветущей сирени, – гербом сэра Донована. Сам бородач отсутствовал, но в землю перед его щитом было воткнуто с дюжину рыцарских кортиков – таким образом бойцы заявляли о своем желании выступить в судебном поединке на стороне обвинения (кстати, один из тех самых редких случаев, когда рыцарь обнажает личное оружие при посторонних). Самый достойный из них – его выбор совершит маркиз Фру, а если среди претендентов окажется равный ему по положению, то сам герцог – через два дня выйдет на ристалище во имя правосудия.
Возле их с Эдуардом палатки никакого щита, разумеется, не было, вместо него в землю был вбит простой кол. Ни одного кортика, даже самого захудалого, возле него не торчало. Надо отдать ей должное, мачеха в очередной раз оказалась права: ни один рыцарь Флоры не желал вступиться за убийцу графа Штерна.
– А во время поединка? – спросил Эдуард.
– Что во время поединка? – не поняла она.
– Бежать. Ты сказала, до поединка нереально. А во время – реально? Взлететь как бы для боя – и круто вверх, к звездам?
– Самоубийство, – мотнула головой Александра. – Ристалище будет окружено рыцарями герцога, любая попытка выйти за его границы будет пресечена. Уж лучше иметь дело с одним противником, чем с тремя дюжинами, – там хоть какие-то шансы будут.
– Ты считаешь, они у меня будут? Шансы? – дотронувшись пальцами до руки Александры, юноша заглянул ей в глаза.
– Будут, – выдавила она. – Не слишком высокие, но будут. Опыта смертного боя у тебя нет, но он вообще мало у кого есть реальный, все больше тренажеры. Так что, несмотря ни на что, я в тебя верю!
Лгать в глаза товарищу было нелегко – шансы Эдуарда против любого из рыцарей, вонзивших кортик перед щитом сэра Донована (Александра внимательно отслеживала пришедших), стремились к нулю, но лишить его последней надежды – того не легче.
– Осталось самому в себя поверить, – вздохнул не уловивший фальши юноша.
«Что ж, – подумала Александра, – бывает, что вера в себя творит настоящие чудеса. Может, и правда еще не все потеряно?»
«Кого ты хочешь обмануть? – тут же нашлось возражение. – Его или себя?»
На миг в ее голову пришла уже не раз решительно изгнанная оттуда сумасшедшая – по-настоящему сумасшедшая! – мысль: а что если заявиться на поединок самой, как виконтессе де Тэрако? Графиня потом ее, конечно, убьет – в самом прямом смысле этого слова, – уничтожит, раздавит, размажет в звездную пыль, но что с того, если удастся спасти Эдуарда? В конце концов, это же именно она затянула его в этот омут – ей и выручать! А шансы на ристалище у нее будут, и неплохие…
