— Можно було б и налево… — глухо подтвердил Мазуренко и зачастил с обидой: — Только я его ни налево, ни направо. Все до грамма идет в солдатское брюхо!
— Хватит! Никто вас вором не считает, но нельзя же все на свой нос. Доложить, понимаете, не соизволили… Что ж вы так, старшина?
— Виноват. В другой раз — докладу. Тильки ж воны, коровы, не каждый день на пост ходят, хай им трясця, — повеселел Мазуренко и, видимо, решив, что с этим щекотливым вопросом покончено, спросил: — Куды пополнение девать прикажете, товарищ старший лейтенант?
— Строкову, дальномерщицу, — на дальномер. Остальных во взвод управления.
Сергей убежал, обрадованный. «Передумал комбат!»
Людочка Строкова — тоненькая девушка с желтым, болезненным лицом — пришла на дальномер через полчаса. Вскоре и Марь-Иванна, и Сергей, и Володя уже знали, что она пережила блокаду в Ленинграде, что в армию призвана сразу после прорыва блокады, а на фронте еще не бывала, что отец и мать ее умерли от голода (сама отвезла на санках на Пискаревку), что есть у нее сестричка Таня (сама посадила на грузовик, когда стали увозить детей по Ладоге на Большую землю), но что с тех пор, как ушел тот грузовик, она, Людочка, ничего не знает о сестренке, может, та в каком детдоме, а может… Людочка заплакала, не удержала слез и Марь-Иванна. Володя спрятался за бруствером и, пока они плакали, выглядывал оттуда, а Сергей в это время потихоньку собирал свои пожитки.
Но ему не приказали переходить на орудие ни в этот день, ни назавтра. Он упросил Марь-Иванну сходить к комбату. Та принесла неутешительный ответ: «Кравцову выкинуть блажь из головы и никуда не рыпаться…»
5
Далеко был отсюда фронт. Вражеские самолеты за Волгу не залетали, может, потому далекий прерывистый гул и на этот раз никого не насторожил. Только когда гул приблизился, Володя Соловьев выскочил из землянки, встревоженно спросил Сергея, чистившего укладочные ящики:
— Не чужак ли? Наши так не воют.
— Может, новой конструкции или горючее иной марки. Разведчик начеку стоит, чего ты?
Разведчик, приложив к глазам бинокль, обшаривал небо. Неожиданно весь подался вперед, взмахнул свободной рукой, будто собирался взлететь, крикнул на всю позицию ломающимся от тревоги голосом:
— Воздух! Над тридцать вторым один «Юнкерс-88», высота шестьдесят.
Тотчас забили в металлический рельс, личный состав батареи высыпал к орудиям и приборам. С командного пункта донесся властный голос Мещерякова:
— Поймать цель над тридцать вторым!
Как ни старался Сергей, глазам не за что было зацепиться в тускловато-сером небе, а самолет летел, завывал уже совсем близко, был где-то рядом, но черт его знает, где он все-таки был…
— Цел пойман!..
Екнуло сердце от этого крика. Стыд-то какой: наводчик орудия Асланбеков поймал цель и сопровождает ее, а разведчики, дальномерщики проспали в шапку. Прибористки, густо обсевшие свою «коробочку», держа у лба ладони козырьком, все как одна пялят глаза в небо и тоже ничего не видят… Позор!
— Принимать координаты четвертого орудия! — гневно скомандовал Мещеряков, до обидного отчетливо выделив слово «орудие».
— Азимут — пятьдесят два нол-нол! — захлебывался гордый Асланбеков. — Пятьдесят нол-нол, сорок девять нол-нол.
Вот он — двухкилевой, «Юнкерс-88», идет прямым курсом на позицию.
— Цель поймана! — во весь голос доложил Сергей.
— Высота семьдесят! — выкрикнула неведомо когда и откуда появившаяся Марь-Иванна.
Загудел, заработал мотор на приборе. Ожили орудия. Мещеряков, находящийся где-то поблизости, видимо в ячейке планшетиста, подал усиленную рупором команду:
— Совмещай!
Орудия теперь направлены в упрежденную точку встречи снарядов с самолетом. «Ну, прибористочки, ну, милые, скорей докладывайте о готовности!» — лихорадочно думал Сергей, стараясь ни на миллиметр не выпустить цель из перекрестия. Собранный, напряженный, сейчас он как бы пропускал мимо ушей все команды и доклады, заполнявшие позицию, с замиранием сердца ожидая ту единственную, самую главную команду, которая здесь еще ни разу не подавалась: «Боевыми — огонь!»
В эти секунды на четвертом Лешка-грек стоит наготове не с болванкой, а с самым настоящим снарядом — вес девять двести, граната осколочная, взрыватель Т-5. А Костя Суржиков в любой миг готов выхватить у него снаряд, дослать кулаком в патронник и рвануть на себя спусковую рукоятку.
