Утром нашел старшину. Мазуренко слушал его внимательно и терпеливо, мрачнел, поддакивая, а сказал совсем не то, что Сергей надеялся услышать:
— Ни, хлопче, ту тетку шукать мы не будем. Добре було б, если б тетка с понятием, а як шо мясо не возьмет, корову потребует? Где ж я ей корову достану, у бисова батьки? Рожу? Ни, добрая душа, перегорюй як-нибудь. На войне люди пачками пропадают, не то шо коровы.
Скучные, однообразные потянулись дни. Сергей безропотно исполнял свои обязанности — не хотелось обижать Марь-Иванну, человека, в сущности, замечательного, — но душа к делу не лежала.
Занятия усложнялись. Раньше самолет был залетной птичкой, теперь учебные цели висели в небе с утра до ночи: истребители, пикирующие бомбардировщики, штурмовики. Пошатывает огневиков к вечеру — двенадцать часов подряд снаряды таскать, не разгибаясь, — не шутка!
Правда, и на дальномере — не мед: целый день пялишь глаза в небо, и они разболелись, слезятся: в веках резь, будто их присыпало песком. И все-таки здесь не то. Скорее бы пришло пополнение…
И оно пришло наконец. Когда Мещеряков вызвал Сергея, тот бежал, не чуя ног под собой, но радость оказалась преждевременной:
— Расписание у командира взвода вы переписывали?
— Так точно.
— Садитесь. Пишите! «Командиру дивизиона, заместителю по политчасти…»
«Кажется, скоро меня и с дальномера уберут, писарьком сделают…»
Не спеша связывал Мещеряков сухие казенные слова, трескуче и нудно ползло перо по бумаге.
— «…нормативы перекрываются во всех отделениях и расчетах. По инициативе коммуниста Тюрина развернулась борьба за овладение смежными специальностями… — Мещеряков остановился, подумал. — И не только смежными. Командир отделения связи сержант Фильчаков уже сейчас может заменить в бою командира орудия, стереоскопист комсомолец Кравцов… Пишите, пишите… Комсомолец Кравцов, в короткий срок изучив обязанности всех номеров дальномера, параллельно подготовился к замене четвертого и шестого орудийных номеров. Считаю, что этот патриотический почин достоин популяризации и внедрения во всех подразделениях».
«Какой тут почин, просто сплю и вижу себя на пушке», — подумал Сергей, все-таки обрадованный, что старания его замечены, и вдруг решился:
— Товарищ старший лейтенант, переведите меня на орудие!..
— В армии служат не там, где хотят, а там, где прикажут.
— Так ведь стыдно же… На пушках — девушки, а я на дальномере… потею…
— Ишь ты — «потею». Стереоскопист — важная фигура в батарее. И не вздумайте, молодой человек, лишь бы как относиться к службе. В этом случае — переведу, только не на орудие, а на кухню, подсобным рабочим, дрова колоть. Пишите: «Политико-моральное состояние — высокое, личный состав горит желанием скорее отбыть на фронт».
Рабочий по кухне принес командиру обед и сразу вышел. Мещеряков помешал в котелке, накрыл его газетой.
— Идите, Кравцов. Старшину ко мне! Живо!
«Нет, брат, ничего ты не добьешься. Ты — трус и тряпка, — думал Сергей, подходя к землянке дальномерщиков. — Вернись! Немедленно вернись. Или сейчас, или никогда…»
Вернулся, а войти к комбату не хватило духу. Всегда спокойный, Мещеряков кричал похлеще Тюрина:
— Безобразие! Вы не мальчик, старшина, давно должны были понять, что я ценю людей по их делам, а не по таким вот… штукам… Поймите: стыдно перед солдатом, который принес мне этот котелок…
— Та той солдат тэж налупывся пид самую завязку…
— Вы хотите сказать, что и ему достается столько же мяса?
Дверь распахнулась. Мазуренко, не заметив Сергея, поманил проходивших мимо двоих огневиков с котелками, нанизанными на палки.
— Айда сюды… Швыдче! Покажите комбату обед.
Когда солдаты ушли из землянки, там еще минуты две длилось молчание, потом Мещеряков сказал глухо и раздраженно:
— Выходит, на складе кого-то объегориваешь?
— Та не… Корова тут на пост приплелась, у бурю, хлопцы ее по ошибке и вбили. А корова ж не ворона, зачем добру пропадать? Вы не волнуйтесь, товарищ старший лейтенант, вже доедаемо, вже зусим трошечки осталось.
— Как же так? Выходит, вы скрывали целую тушу неучтенного мяса, которое можно было пустить и налево? Верно?
