Допуск на магистраль - страница 57

Но больше других меня, конечно, интересовала Светлана Дедова. Я расспрашивала о ней у бригадира, у подруг, у соседок по общежитию, у комсомольских руководителей треста. О ней говорили по-разному. И хорошо, и плохо. И встревоженно, и восторженно. Я расспрашивала саму Светлану, и девушка рассказывала о себе. Но рассказывала как-то очень равнодушно. Рассказ был подробным, по нему можно было установить даты, поступки, события, но нельзя было найти первопричины событий, мотивы поступков, а без этого оставался непонятным характер девчонки. Без этого оставалось неясным, что же стоит за теми четырьмя строчками из молодежной газеты.

В воскресенье Светлана водила меня по городу, показывала дома, которые строила, и попутно вспоминала связанные с этими стройками эпизоды. Эпизоды были одного плана: кто-то кого-то ударил, оскорбил, не вышел на работу. Причем о драках она говорила увлеченно, с мальчишеским озорством, пересыпая речь лихими словечками, на которые способен не каждый парень.

И при этом сердито хмурила кустики белесых бровей.

Вечером мы сидели в номере гостиницы и Светлана пополняла мои скудные познания в области строительного искусства. Объясняла виды кладки, чертила в моей записной книжке схемы. Говорила спокойно, мягко, а потом вдруг забывалась.

— На тридцатичетырехквартирном у нас бригадир был... Свойский парень! Только пил всю дорогу.

Я уже понимала, что «всю дорогу» в переводе на обыкновенный язык означало «все время», «каждый день».

— А потом Федька, подсобник мой... Эх, я этого Федьку в гробу вижу!..

Лицо Светланы становилось при этом грубым, глаза вызывающе щурились и голос звучал резко, неприятно.

Я слушала ее внимательно, смотрела, как бойко бегает по бумаге карандаш, изображая схему цепной кладки Попова-Орлянки, и вдруг заметила, что бойкий карандаш замер, а Светлана замолчала на полуслове.

— Цепная кладка, — осторожно спросила я, — что это значит?

Светлана посмотрела на меня странным, отсутствующим взглядом.

— Сейчас объясню...

Помедлила, осторожно положила карандаш на сукно стола, закрыла записную книжку, снова замолчала. Я замолчала тоже и только тогда услышала: приглушенная, из репродуктора лилась музыка. Я слегка повернула регулятор, и музыка прибойной волной затопила комнату. Девушка посмотрела на меня благодарным взглядом, и впервые за все дни знакомства с нею я увидела, какие доверчивые у Светланы глаза.

Передача окончилась. А Светлана долго еще сидела молча, и я не тревожила ее, потому что тоже была во власти музыки и потому что почувствовала: эта удивительная музыка словно сблизила нас, словно растопила какую-то натянутость в отношениях.

— «Полонез» Огиньского... — тихо сказала Светлана. — Моя любимая музыка. Еще с тех пор... С детдома.

Погасли фиолетовые сумерки, черными ладонями прикрыла гостиничные окна густая ночь. В гулкой тишине коридора потонули последние осторожные шаги, А потом ночь неслышно отошла от окон и сиреневый, зыбкий заглянул в комнату рассвет. В коридоре скрипнула первая дверь, первые шаги разбудили гостиницу... А мы все еще не ложились спать и подобно старым друзьям, встретившимся после долгой разлуки, торопливо, взволнованно говорили обо всем на свете: о музыке, от которой сердце человека становится словно крылатым, о враге каменщиков — «черемховском» кирпиче, который крошится от легкого прикосновения мастерка, о замечательном человеке — бригадире бригады коммунистического труда Петре Белоусове, о том, какая большая и интересная сегодня жизнь, и о многом-многом другом. Теперь я знала Светлану Дедову и могла писать о ней.

Милиционер вводит в детский приемник двух чумазых, плохо одетых детей.

— Кто ваши родители? — мягко спрашивает начальник приемника.

Девочка смотрит на него исподлобья, отвечает зло, неохотно:

— Никто! Нет у нас родителей.

— Нет... родителей, — чуть слышно подтверждает мальчик.

— А где вы живете? — все так же спокойно спрашивает начальник.

— Там и живем, откуда привели. В трубах...

— А питаетесь чем?

— Знакомые ребята хлеб приносят.

На дальнейшие вопросы дети не отвечают. Девочка грубит, мальчик размазывает по грязным щекам слезы.