– Доктор Ватсон! – приветствовала она меня скрипучим голосом. – Почему вы решили меня навестить?
– Об этом меня попросила ваша невестка, мисс Карстерс, – ответил я.
– Моя невестка хочет моей смерти.
– У меня не сложилось такого впечатления. Позвольте мне взять вашу руку и проверить пульс.
– Берите что угодно. У меня все равно ничего не осталось. А после того как я умру – помяните мое слово, – Эдмунд будет следующим.
– Перестань, Элиза! Что ты говоришь! – отругал ее брат.
Я нащупал ее пульс – он бился быстро, ее тело боролось с недугом. Кожа приобрела голубоватый оттенок, что вместе с другими известными мне симптомами позволяло предположить: диагноз холеры вполне мог соответствовать истине.
– У вас бывают рези в желудке? – спросил я.
– Да.
– А суставы ноют?
– Я чувствую, как гниют мои кости.
– За вами следят врачи. Какие лекарства они вам прописали?
– Сестра пьет настойку опия, – сказал Карстерс.
– Вы принимаете пищу?
– Пища меня и убивает!
– Вы должны есть, мисс Карстерс. От голодания вы еще больше ослабеете. – Я отпустил ее руку. – Я мало что могу вам предложить. Открывайте окно, чтобы давать доступ свежему воздуху. Чрезвычайно важна гигиена тела.
– Я принимаю ванну каждый день.
– Советую каждый день менять одежду и постельное белье. Но прежде всего вы должны есть. Я был у вас на кухне и видел, что пищу готовят как должно. Вам нечего бояться.
– Меня пытаются отравить.
– Если тебя пытаются отравить, значит и меня тоже! – воскликнул Карстерс. – Прошу тебя, Элиза! Где твой здравый смысл?
– Я устала. – Больная откинулась на подушки и закрыла глаза. – Спасибо, что навестили меня, доктор Ватсон. Открыть окно и поменять белье! Видно, что в своей профессии вы один из лучших!
Карстерс вывел меня из комнаты, и, по правде говоря, я почувствовал облегчение. Элиза Карстерс и в первую нашу встречу была груба и высокомерна, а болезнь только усугубила эти черты ее характера. У дверей мы с Карстерсом попрощались.
– Спасибо за визит, доктор Ватсон, – сказал он. – Я понимаю, какие силы привели мою дорогую Кэтрин к вашим дверям, и очень надеюсь, что господин Холмс выпутается из положения, в котором оказался.
Мы пожали друг другу руки. В последнюю минуту я вдруг вспомнил:
– Есть один вопрос, господин Карстерс. Умеет ли ваша жена плавать?
– Что? Какой удивительный вопрос! Зачем вам это знать?
– У меня есть свои методы…
– Что ж, на самом деле Кэтрин вообще не умеет плавать. Она боится моря и сказала мне, что не войдет в воду ни при каких обстоятельствах.
– Спасибо, господин Карстерс.
– Всего доброго, доктор Ватсон.
Дверь закрылась. Я получил ответ на вопрос, который интересовал Холмса. Теперь осталось понять, зачем этот вопрос был задан.
Когда я вернулся, меня ждала записка от Майкрофта. Он будет в «Диогене» ближе к вечеру и с удовольствием встретится со мной, если я появлюсь в это время. Поездка в Уимблдон и обратно меня здорово измотала – в придачу к бурным событиям последних дней. Увы, стоит мне перенапрячься, полученные в Афганистане раны дают о себе знать. Но все равно я решил, что поеду, как только переведу немного дух. Холмс подвергается суровым испытаниям, тут некогда думать о собственном благополучии. К тому же вполне возможно, что второй раз Майкрофт не соблаговолит меня принять, – его дородность вполне может соперничать с капризностью. Гигантская тень этого человека витала над властями предержащими. Я съел приготовленный миссис Хадсон поздний ланч, вздремнул в своем кресле, потом взял кеб и отправился на Пэлл-Мэлл – небо уже темнело.
Майкрофт снова принял меня в комнате для посетителей, но на сей раз был более сдержан и официален, чем во время нашего последнего визита вместе с Холмсом. Он перешел к делу безо всяких обиняков:
– Дела обстоят плохо. Очень плохо. Почему брат пришел ко мне за советом, которому не захотел следовать?
– Думаю, ему больше требовались сведения, нежели совет, – предположил я.
– Верное замечание. Но поскольку я мог ему дать только одно, но не другое, было бы разумно с его стороны отнестись к моим словам внимательней. Я сказал ему, что ни к чему хорошему его поиски не приведут, но такова его природа, упрямство свойственно ему с молодости. Шерлок всегда был импульсивен. Это же говорила и наша матушка – она боялась, что в один прекрасный день он попадет в беду. Вот бы посмеялась, узнав, что он сделал карьеру сыщика!
