– Простите, сэр. Но разве у посла нет возможности снять иммунитет, если он считает это уместным?
– Такого Соединенные Штаты не практиковали никогда. Наша точка зрения: на посольство не распространяются гражданские законы страны, в которой мы находимся. Посольство – это своего рода остров. Боюсь, что эта территория защищена от уголовного преследования. Мистер Де Врисс, как и мистер Ишем, и я, можем отказаться от дачи показаний в ходе гражданского и уголовного расследования. Даже наоборот: пожелай он давать показания, ему потребуется на это разрешение самого посла.
– Вы хотите сказать, что мы не можем возбудить против него дело?
– Именно это я и хочу сказать.
– Но согласитесь, что существует естественное право, общечеловеческие законы, по которым преступление подлежит наказанию.
– Вы не представили нам никаких доказательств, – вмешался Ишем. – Мистер Чейз был ранен. Вас вынудили мириться с временным похищением дочери. Но все, что вы сказали, никак не вяжется с образом мистера Де Врисса, каким мы его знаем.
– А если я говорю правду? Что, если Кольман Де Врисс без вашего ведома просто воспользовался практикой, которую вы только что описали? Неужели вы, господа, будете защищать человека, который приехал в Лондон только для того, чтобы нагнать страха на местное население?
– Его защищаем не мы!
– Однако же он защищен. Его сообщник Эдгар Мортлейк потягивал коктейль в этих стенах. А я своими глазами видел, как он перерезал горло рассердившему его человеку. Именно он похитил мою дочь. Его брат Лиланд, хладнокровный исполнитель его коварных замыслов, убил сотрудника агентства Пинкертона Джонатана Пилгрима. Вы бы стали их защищать, будь они живы? Мой друг Чейз привез из Америки досье, в которых говорится о злодейских деяниях этой шайки по всей Америке. Я эти бумаги читал. Могу показать их вам. Убийства, грабежи, шантаж, вымогательство… за всеми этими несчастьями стоит Кларенс Деверо, именно он вчера ночью пригрозил замучить нас до смерти, разделать, как скот. Вы, вне всякого сомнения, люди достойные. Я отказываюсь верить, что вы перекроете дорогу правосудию и будете и дальше жить под одной крышей с этой вероломной гадюкой!
– Доказательства! – стоял на своем Ишем. – Хорошо вам говорить о правосудии. Я сам изучал право. Probatio vincit praesumptionem[7]. Вот! Что вы об этом скажете?
– Вы ссылаетесь на латынь, сэр. А я – на собственную дочь, которую вырвали у меня прямо из рук.
– Допустим, его нельзя отдать под суд, но допросить-то можно? – спросил я. – Мы ведь имеем право поговорить с ним в Скотленд-Ярде в присутствии вашего юриста. Мы докажем, что наши обвинения верны, а потом, если здесь отдать его под суд нельзя, пусть его отправят домой и судят в Америке. Инспектор Джонс прав. Вы должны предать его анафеме. Вы сомневаетесь в правдивости наших слов? Видите, сколько у нас ран и ушибов? Как думаете, откуда они взялись?
На лице Чарльза Ишема все равно было написано сомнение, но Генри Уайт взглянул на Линкольна, и последний принял решение.
– Где мистер Де Врисс? – спросил он.
– Ждет в соседней комнате.
– Что ж, пригласите его сюда.
Это было уже кое-что. Секретарь посольства Ишем поднялся, подошел к двустворчатым дверям, распахнул их – и через несколько секунд, после мимолетного обмена репликами, в комнату вошел Кларенс Деверо. Я испытал странное, неописуемое волнение – вот он, и ничего дурного сделать мне уже не может. Разумеется, вид у него был достаточно смиренный, даже уничижительный – именно так он подавал себя, когда мы встретились впервые и едва обратили на него внимание, во время приема в посольстве. Сейчас он изображал легкий испуг – как же, оказался в такой солидной компании, он нервно помаргивал, стоя перед послом и его советниками. Джонса и меня он словно видел впервые и смотрел на нас как на совершеннейших незнакомцев. На нем был тот самый жилет из цветного шелка, что и прошлым вечером, но во всех прочих отношениях это был совершенно иной человек.
– Господин посол? – вопросительно обратился он к Линкольну, когда Ишем закрыл за ним дверь.
– Пожалуйста, садитесь, мистер Де Врисс.
