Джонс извлек на свет приглашение, которое забрал из Блейдстон-хауса. К счастью, от взрыва и пожара оно не пострадало, хотя при ближайшем рассмотрении заметить легкие следы огня было можно. «Посол, мистер Роберт Линкольн, будет рад видеть вас…» Текст приглашения представлял собой оттиск с медной пластины, а ниже от руки было приписано: «…мистер Скотленд Лавелль и сопровождающее лицо». На наше счастье, имя Генриетты, знакомство с которой было, увы, недолгим, не упоминалось. Мы решили: если нас спросят, то Скоттом, Скотчи или даже мистером Скотлендом буду я. Джонс сыграет роль анонимного гостя, а в случае нужды назовет собственное имя.
Но проверять нас никто не стал. Лакей взглянул на приглашение и жестом указал на широкий вестибюль, украшенный стеллажами с искусственными книгами – никто и не пытался выдать их за подлинные, – а также двумя гипсовыми копиями греческих богинь, по одной с каждой стороны. Сам прием проходил на втором этаже. Именно оттуда доносились звуки фортепиано. Наверх вела укрытая плотным ковром лестница, но прежде, чем по ней подняться, гости должны были пройти мимо троих мужчин и женщины, которые приветствовали входящих.
Первого из них я заметил не сразу: он стоял спиной к дверям. Это был обладатель седой гривы и опавших век, и от него веяло жутким унынием и безликостью – он никак не годился на отведенную ему роль для встречи гостей. Из четверых он был самым низкорослым, над ним возвышалась даже женщина.
Она, конечно же, была женой посла. Ее нельзя было назвать красавицей: выдающийся нос, тусклая кожа, гладко зачесанные волосы с локонами, – но стать у нее была несомненно королевской, всех, кто к ней подходил, она одаряла приветствием, словно причиной их появления здесь была именно она. Одета строго: шерстяное коричневое платье, рукава жиго[6], лента вокруг шеи. Я принял ее руку и поклонился, вдыхая аромат лаванды.
– Скотленд Лавелль, – буркнул я.
– Добро пожаловать, мистер Лавелль.
Да, прямо-таки монаршая особа – энтузиазма ни на грош.
Рядом стоял ее муж – человек более общительный, крупный, широкоплечий, густые черные волосы ниспадали двумя встречными волнами. Улыбка на лице вела обреченную битву с серьезностью в глазах, а все жесты соответствовали требованиям этикета и были отработаны до автоматизма. Щеки и даже рот почти полностью утопали в огромной бороде с усами, она доходила до ушей и выглядела отчасти скособоченной и неухоженной. Я видел, как он общался с гостями в голове легкой очереди, и у меня возникло ощущение, что и он, и его жена словно что-то скрывают, с большей или меньшей долей успеха. Видимо, не так давно в их жизни произошло какое-то печальное событие. И оно никуда не ушло, оно было здесь, в этой комнате.
И вот я стою перед ним и снова представляюсь чужим именем. На сей раз неловкости я уже не испытывал. Он схватил меня за руку и мощно ее пожал.
– Роберт Линкольн, – представился он.
– Мистер Линкольн…
Разумеется, это имя мне было хорошо известно.
– Очень рад, что имею честь принимать вас в моем лондонском жилище, мистер Лавелль. Позвольте представить вам моего советника, мистера Уайта. – Это был третий представитель принимающей стороны, тоже с бородой, но лет на десять моложе посла. Он приветствовал меня кивком. – Надеюсь, вечер будет для вас и приятным, и полезным.
Я подождал, пока Этелни Джонс пройдет обряд представления, и вместе мы пошли наверх.
– Линкольн?.. – спросил он.
– Сын Авраама Линкольна, – ответил я.
Разве мог я забыть, что потомка одной из самых знаменитых семей Америки отправили в туманный Альбион? Это место было уготовано для него в театре Форда, в тот самый вечер, когда убили его отца. Людское сочувствие к нему переросло во всенародную поддержку. Говорили даже, что на следующих выборах он может вступить в президентскую гонку.
– Этот подлог может мне дорого обойтись, – пробормотал Джонс полушутя-полусерьезно.
– Мы здесь, – возразил я. – И пока все идет гладко.
– Мне противна сама мысль о том, что преступники скрываются в дипломатическом представительстве. Посольство дает им право на неприкосновенность!
