– Не беспокойтесь, ваше время мы компенсируем, – попытался успокоить его Джонс.
– Зачем компенсировать, начальник? Вы мне заплатите!
– Все деньги, какие вам причитаются, вы получите, но прежде придется ответить на мои вопросы. Вчера вы взяли одного пассажира.
– Так уж и одного. Не одного.
– Хорошо, но одного вы довезли до Уайтхолла, неподалеку от Скотленд-Ярда. Дело было часа в три пополудни.
– Я часы не считаю. Что мне эти часы? – Возница потряс своей огромной головой, и мне показалось, что лошадь из чувства солидарности повторила его жест. Джонс предупредительно поднял руку. – Ладно, ладно. Знаю я, о ком вы говорите. Высокий такой джентльмен. Ему голову нагнуть пришлось, иначе нипочем не влез бы ко мне. Чудной тип, это я сразу приметил.
– Сколько ему лет?
– От тридцати до сорока. – Он чуть подумал. – А то и все пятьдесят. Как тут скажешь? Возраст свое берет, вот что. Глаза какие-то злобные. На такой взгляд лучше не натыкаться.
– Где он к вам сел?
– На Стрэнде.
Джонс повернулся ко мне.
– Здесь нам помощи ждать нечего, – сказал он спокойно. – Стоянка кебов на Стрэнде – одна из самых оживленных в Лондоне. Рядом два крупных вокзала, и этой стоянкой пользуются все извозчики, потому что маршруты омнибусов в основном проходят стороной.
– Значит, наш загадочный пассажир мог приехать откуда угодно?
– Именно. Скажите, мистер Гатри, вы отвезли его прямо до Уайтхолла?
– Прямо – насколько позволяло движение.
– Он был один?
– Один-одинешенек. Сам с собой наедине, забился в угол, шляпу на глаза нахлобучил да еще воротником прикрылся. Пару раз кашлянул, но со мной ни словечком не обмолвился.
– Но адрес назвал?
– Когда сел, сказал: «Уайтхолл». А потом «стоп!», когда собрался вылезать. Выходит, сказал два слова. Вот и весь разговор. Ни тебе «пожалуйста», ни «спасибо».
– Вы довезли его до Уайтхолла. Что дальше?
– Попросил подождать. – Извозчик фыркнул, осознав свою ошибку. – Третий раз что-то сказал. Тоже одно слово, начальник. «Подожди!» С лошадью и то больше общения.
– А дальше?
– А дальше сами знаете! Весь Лондон знает. Громыхнуло почище японской пушки в Воксхолл-Гарденс. Это, думаю, что еще за светопреставление? А голубчик-то мой и бровью не повел, сидит как сидел, только в окошко глянул, будто ждет кого-то. Тут и мальчишка прибежал, залезает ко мне. Посыльный. Что у вас тут такое, спрашиваю? Вернее, ничего я не спрашиваю, ясно, что от них ответа не дождешься.
– А друг с другом они разговаривали – мужчина и мальчик?
– Да. Только я ничего не слышал. Я-то впереди сижу, а все двери и окна закрыты.
– Куда вы их отвезли? – спросил я.
– Недалеко. Через Парламент-сквер, до Виктории.
– В частный дом?
– Не знаю, что за дом. Но адрес скажу. Обычно я адрес не запоминаю. Цифры в голове не держатся. Голова от своих цифр и так пухнет, еще чужие запоминать? Но этот номер был простой, как раз, два, три. Потому что он и был раз, два, три. Виктория-стрит, сто двадцать три. А ежели ко мне больше вопросов нет, начальник, я вам еще циферок добавлю. Моя такса – шесть пенсов за каждые четверть часа ожидания, а я у вас тут проторчал минимум два часа. Что на это скажете?
Джонс расплатился с возницей, и мы поспешно ретировались, быстрым шагом прошли по тротуару мимо универмага «Фортнум энд Мейсон» в сторону Грин-парка. Мы взяли другой кеб, Джонс назвал извозчику адрес.
– Они попались! – сообщил он мне. – Даже если они не живут на Виктория-стрит, дом на них выведет.
– Но в брогаме, – пробормотал я, – мог быть и кто-то другой, а не Кларенс Деверо. Он бы никогда не поехал в экипаже с незашторенными окнами.
– Извозчик сказал, что он сидел, как бы отгородившись от всего мира, спрятав лицо в воротник.
– Меня смущает кое-что еще, Джонс. Это удивительно, но адрес Виктория-стрит, сто двадцать три, кажется мне знакомым.
– Но как такое возможно?
– Не знаю. Но этот адрес я где-то видел, где-то он был написан… Не помню.
Я умолк, и мы снова покатили в тишине, пока не добрались до Виктория-стрит, широкой и оживленной улицы, обрамленной стильными магазинами и сводчатыми галереями и запруженной людскими потоками. По нужному нам адресу находилось внушительное, но не особенно изысканное здание, построенное недавно, быть частным домом оно никак не могло – слишком большое. Мне тут же вспомнился Блейдстон-хаус – то же ощущение непроницаемости, зарешеченные окна, калитка, узкая дорожка к вызывающей уважение входной двери. Я заметил, что Джонс смотрит вверх, взглянул туда же и увидел: на крыше развевается американский флаг. Тогда я перевел взгляд на табличку возле калитки.
