– А кто убийца?
– Неизвестно. Никто не знает, кто она и как там оказалась. Не странно ли, Чейз, что лучшее полицейское подразделение Европы предпочло разместиться на месте нераскрытого убийства?
Мы добрались до третьего этажа, прошли мимо нескольких равноудаленных друг от друга дверей. Возле одной из них Джонс кивнул:
– Это мой кабинет. Из лучших открывается вид на Темзу.
– А у вас?
– Я смотрю в четырехугольник двора. – Он улыбнулся. – Возможно, когда мы доведем наше общее дело до конца, начальство решит, что я заслуживаю большего. А пока я радуюсь тому, что сижу рядом с архивами и телеграфной!
Мы прошли мимо открытой двери, и действительно я увидел с десяток человек в темных костюмах, они сидели за столами или вдоль высокой стойки, согнувшись над телеграфными аппаратами, а все вокруг было завалено бумагами и телеграфными лентами.
– Быстро ли можно связаться с Америкой? – спросил я.
– Телеграмму можно послать за несколько минут, – ответил Джонс. – Печать займет больше времени, а если линии перегружены, на передачу может уйти несколько дней. Вам нужно связаться с вашей работой?
– Надо бы послать отчет, – объяснил я. – Со дня моего отъезда они от меня ничего не получали.
– Если честно, лучше сходите на центральный телеграф, на Ньюгейт-стрит. Там вас встретят вежливее.
Мы миновали еще несколько дверей и вошли в большую комнату со спертым воздухом, а окна были так заглублены, что почти не пропускали свет. Почти все свободное пространство занимал могучий, искривленный по краям стол, казалось, он предназначался не объединить людей, а разделить. Такой широченной поверхности полированного дерева я не видел никогда. В комнате уже находились девять-десять человек, они негромко переговаривались, кто-то курил трубку. Возраст – примерно от двадцати пяти до пятидесяти. Одежду их никак нельзя было назвать форменной. На многих были элегантные сюртуки, один мужчина щеголял в твидовом костюме, а другой своим нарядом вообще бросался в глаза – зеленая куртка с галстуком.
Именно этот человек увидел нас первым, когда мы вошли, и энергично зашагал нам навстречу, будто собираясь арестовать. Это был типичный полицейский – принять его за представителя другой профессии было просто невозможно. Худощав, деловит, глаза темные, пытливые, он окинул меня – как и всех, кто встречался на его пути, – колючим взглядом, будто точно знал: мне есть что скрывать. В голосе его, когда он заговорил, звучали почти намеренно недружелюбные нотки.
– Так-так, Джонс, – воскликнул он. – Вы об этом господине мне говорили?
– Фредерик Чейз, – представился я и протянул руку.
Он ответил кратким рукопожатием.
– Лестрейд, – объявил он, сверкнув глазками. – Я бы сказал, что рад пригласить вас на нашу маленькую встречу, мистер Чейз, да, боюсь, радоваться особо нечему. В диковинные времена живем. Эта история в Блейдстон-хаусе… очень дурно пахнет. Не знаю, как ее трактовать.
– Я здесь, чтобы оказать любую посильную помощь, – сказал я от всей души.
– Но кто больше всех нуждается в помощи, хотел бы я знать? Ладно, поживем – увидим.
В комнату вошли еще несколько инспекторов, наконец дверь закрыли. Джонс жестом показал мне на стул рядом со своим.
– Пока сидите тихо, – предупредил он. – А с Лестрейдом и Грегсоном будьте особенно внимательны.
– Почему?
– Согласитесь с одним – разозлите другого. Вон Югал – хороший человек, но пока только нащупывает почву под ногами. А рядом с ним… – Он взглянул на человека с высоким лбом и напряженным взглядом, сидевшим во главе стола. Особыми физическими данными он среди собравшихся не отличался, но было в нем нечто, предполагавшее большую внутреннюю силу. – Это Алек Макдональд. Пожалуй, в нашем деле самый толковый, если кто и способен повести наше расследование в нужном направлении, так это он.
По другую руку от меня на стул плюхнулся крупный запыхавшийся человек. На нем был обшитый галунами пиджак, плотно сидевший на груди.
– Брэдстрит, – буркнул он.
– Фредерик Чейз.
– Приятно.
Он достал пустую трубку и постучал ею по столу.
Совещание открыл инспектор Лестрейд – авторитет его казался естественным, отодвигавшим остальных на вторые роли.
