– Куда идем дальше?
– В кабинет. Ведь Лавелль принял нас там, и какие-то письма или бумаги, представляющие интерес, могут быть в кабинете.
Итак, мы вернулись в кабинет. Занавески на окнах были приоткрыты, и какой-то свет извне проходил, но без хозяина комната казалась мрачной и заброшенной, словно в доме давным-давно никто не живет. Между тем лишь день назад эти стол и кресло были подмостками, на которых играл свою роль ведущий актер. Мебель выглядела бесполезной, а нечитаные книги – как никогда неуместными. Но мы осмотрели ящики, прошлись по полкам. Джонс был убежден: Скотчи Лавелль должен был оставить хоть что-то, представлявшее для нас ценность.
Я был готов ему возразить. Ибо знал: организация, которой управляет человек, подобный Кларенсу Деверо, для собственной защиты примет все меры предосторожности. В корзинах для бумаги не будет беззаботно оставленных писем, на тыльной стороне конвертов мы не найдем легкомысленно нацарапанных адресов. Весь дом был призван охранять свои тайны и держать окружающий мир в неведении. О себе Лавелль сказал, что помогает компаниям встать на ноги, но в подтверждение этих слов мы не нашли ничего. Это был человек-невидимка, без следов из прошлого и без планов на будущее, а все свои коварные помыслы и заговорщицкие идеи он унес с собой в могилу.
Этелни Джонс с трудом скрывал разочарование. Все найденные бумаги ничем не желали нам помочь. Незаполненная чековая книжка, несколько квитанций по мелким хозяйственным делам, какие-то безупречные с виду аккредитивы и векселя, приглашение на банкет в американское посольство… «отпраздновать открытие англо-американской компании». И только перелистывая дневник Лавелля, переворачивая одну пустую страницу за другой, Джонс вдруг замер и показал мне одинокое слово и цифру, написанные заглавными буквами и обведенные кружком:
ХОРНЕР 13
– Что скажете? – спросил он.
– Хорнер? – Я задумался. – Может, это Перри? Ему с виду лет тринадцать.
– На мой взгляд, ему больше. – Джонс залез вглубь ящика и на что-то наткнулся. Когда он вытащил руку, в ней был совершенно новый, завернутый в бумагу брусок мыла для бритья. – Странное место для хранения бритвенных принадлежностей, – заметил он.
– Думаете, это что-то означает?
– Вполне возможно. Пока не знаю, что именно.
– Здесь ничего нет, – сказал я. – По крайней мере, для нас. Я начинаю сожалеть, что мы вообще нашли этот дом. Он окутан тайной и смертью и ничем не хочет с нами делиться.
– Не надо отчаиваться, – возразил Джонс. – Да, тут много неясного, но наш противник о себе заявил. По крайней мере, линия фронта очерчена.
Не успел он это сказать, как из холла донесся какой-то шум. В дом явно вошли посторонние, хотя полицейские пытались им помешать. Мы услышали разгневанные голоса, среди них я различил акцент, который, несомненно, принадлежал американцу.
Мы с Джонсом поспешили выйти из кабинета – перед нами предстал некий худосочный проныра, с маленькими глазками, черные волосы маслянистой волной спадали на лоб, а над губой нависали ухоженные усы. Если Скотчи Лавелль олицетворял насилие, этот человек вызывал ощущение расчетливой угрозы. Он тебя убьет, можно не сомневаться, но сначала все тщательно обдумает. Он провел много лет в тюрьме, и это время оставило на нем заметный отпечаток – кожа его была неестественно тусклой, можно сказать мертвенно-бледной. Свою лепту в пугающий облик вносил тот факт, что он был одет во все черное: плотно облегающий сюртук, патентованные кожаные туфли, а в руке держал черную же трость и размахивал ею, словно шпагой, отгоняя окруживших его полицейских, которые пытались выставить его за дверь. Он пришел не один. Его сопровождали трое хулиганского вида парней, лет двадцати, лица у всех бледные, одежда потрепанная, ботинки тяжелые.
Все они уже увидели, что произошло со Скотчи Лавеллем. Не могли не увидеть. Пришедший смотрел на труп с ужасом, но и с отвращением, словно был лично оскорблен тем, что подобное бывает в жизни.
– Какого дьявола здесь случилось? – вопрошал он. Тут из кабинета вышел Джонс. – А вы кто такой?
– Меня зовут Этелни Джонс. Я детектив из Скотленд-Ярда.
