– А сам Деверо?
– Нас выведет на него Лавелль. Вижу, с завтраком вы разделались. Предлагаю ехать сейчас же. Уверяю вас, Чейз, игра идет полным ходом.
Приглашать меня второй раз было не надо, и вместе мы проделали путь, который вчера проложил для нас мальчишка по имени Перри: сначала центр города, потом окраина, потом подъем на канатном трамвае, без особых усилий поднявшем нас вверх по холму.
– Какое замечательное устройство! – воскликнул я.
– Жаль, что не могу по-настоящему показать вам эти края. Из Хэмпстед-Хита, парка неподалеку, открываются потрясающие виды. Хайгейт тоже был когда-то симпатичной деревушкой, но, боюсь, в немалой степени лишился своего обаяния.
– С той минуты, как здесь поселился Скотчи Лавелль, – уточнил я. – Мы с ним и его подельниками обязательно расправимся, очистим ваш город от этой скверны.
Мы подошли к дому – он выглядел так, как описал его Джонс, только еще более враждебно, словно был полон решимости отгородиться от остального мира. Дом нельзя было назвать красивым, ширина его уступала высоте, стены были выложены из унылого серого кирпича, такой более уместен в городе, нежели на открытой местности. Готическая архитектура: над входной дверью нависал замысловатый арочный свод, вокруг стрельчатых окон – всевозможные узоры, горгульи и прочие излишества. Насчет мер безопасности Джонс ничего не преувеличил. Ворота, шипы, решетки, ставни… последним зданием подобного рода из виденных мною была тюрьма. Любому случайному посетителю, в том числе ночному вору, ход в дом был заказан, но, неплохо зная его нынешних обитателей, ничего другого я не ожидал.
Мы даже не могли подойти к входной двери: перед ней была узорчатая металлическая калитка, закрепленная на фасаде и отделявшая дверь от улицы, тоже запертая на замок. Джонс позвонил в звонок.
– Дома кто-то есть? – спросил я.
– Я видел, как мелькнула тень за занавеской, – отозвался Джонс. – За нами наблюдают. Что говорить, народ тут подозрительный. Ага! Кто-то идет…
Появился одетый во все черное лакей, и было в его облике столько драмы, что, казалось, сейчас он объявит: хозяин дома скончался. Он подошел к калитке и обратился к нам через решетку:
– Что вам угодно?
– Нам нужно повидать мистера Лавелля, – сказал Джонс.
– Боюсь, мистер Лавелль сегодня никого не принимает, – ответил лакей.
– Я инспектор Джонс из Скотленд-Ярда, – заявил Джонс. – И меня он примет, а вы, Клейтон, если не откроете калитку через пять секунд, снова загремите в Ньюгейт, где вам самое место.
Лакей поднял голову, вздрогнул и внимательно вгляделся в моего спутника.
– Мистер Джонс! – воскликнул он совершенно другим голосом. – Господи, сэр. Я вас не признал!
– А у меня, Клейтон, на лица память отличная, и видеть ваше мне радости не доставляет. – Лакей порылся в кармане и достал ключи, а Джонс повернулся ко мне и негромко пояснил: – Когда мы с ним виделись в последний раз, его упекли на полгода за кражу собак. Похоже, мистер Лавелль, подбирая себе компанию, не сильно привередничает.
Клейтон открыл калитку и провел нас в дом, с каждым шагом восстанавливая попранное достоинство.
– Что можете сказать о вашем новом хозяине? – строго спросил Джонс.
– Ничего, сэр. Он американец. Ни с кем дружбы не водит.
– Его можно понять. Вы давно на него работаете?
– С января.
– Наверное, рекомендательные письма ему не потребовались, – пробормотал я.
Клейтон оставил нас в холле.
– Я доложу мистеру Лавеллю о вашем приходе, – сказал он.
Мы остались одни в громадном, укутанном тенями холле, над нами возвышались стены, покрытые деревянными панелями мрачнейшего цвета. Солидных размеров не покрытая ковром лестница вела на второй этаж – открытую со всех сторон галерею, то есть за нами могли наблюдать через любую из имевшихся там дверей. Даже картины на стенах были какие-то темные и наводящие ужас – застывшие от зимней стужи озера, лишенные зеленого покрова деревья. По обе стороны камина стояло по деревянному креслу. Трудно было представить, что кто-то садится в эти кресла по доброй воле, пусть даже на минуту, столь мрачная царила здесь атмосфера.
Клейтон вернулся:
