– Если он узнает, что Мориарти мертв, он не придет.
– Согласен. – Я помолчал, потом в голову пришла одна мысль. – А если вам дать сообщение, что Мориарти, по вашему мнению, жив? Вас послали расследовать происшедшее у Рейхенбахского водопада. Почему бы не сказать, что из найденных улик следует: к нападению на Холмса Мориарти непричастен?
– А тело в церковном подвале?
Я задумался.
– Представим дело так, что это кто-то другой? – (В эту минуту к столу убрать тарелки подошла фрау Штайлер.) – Фрау Штайлер, – обратился я к ней, – скажите, пожалуйста, как зовут вашего повара, у которого захворала матушка?
– Франц Гирцель. – Она взглянула на мою тарелку с супом, к которой я едва притронулся. – Не понравилось?
– Отличный суп, – похвалил я. Дал ей возможность удалиться на кухню. – Вот вам и имя, если требуется. На роль покойника вполне подходит наш загулявший повар. Он возвращался к месту работы. Изрядно выпил и упал в водопад. По случайному совпадению его тело прибило к берегу как раз в это время. Скажите газетам, что Мориарти жив, – и пусть Деверо попадется в ловушку. – Джонс смотрел вниз, крепко поджав губы, и я продолжил: – Мы с вами малознакомы, но я вижу: вам не по душе, что кто-то может заподозрить вас в нечестности. Со мной такая же история. Но поверьте моим словам: в ваш город проникла страшная зараза. Изгнать ее – ваш долг перед согражданами. Поверьте мне, инспектор. Притом что Мориарти больше нет, эта встреча – наша единственная надежда. Мы должны там быть. Лично.
Фрау Штайлер вернулась с главным блюдом: две порции жареного ягненка. Я взял нож и вилку, полный решимости все съесть.
Джонс медленно кивнул:
– Вы правы. Я пошлю телеграмму в Скотленд-Ярд, и завтра мы можем ехать. Если поезда не подведут, приедем как раз вовремя.
Я поднял бокал.
– За поимку Кларенса Деверо, – произнес я. – И если не возражаете, за нашу совместную работу – Скотленд-Ярда и агентства Пинкертона.
Мы выпили, положив, таким образом, начало нашему содружеству. Знай мы, что нас ждет… тогда и вино не показалось бы сладким, а желание трудиться бок о бок едва ли возникло.
Не многим американцам доводится совершить поездку по Европе, тем не менее я с трудом могу описать то, что видел в пути. Я почти все время глазел в окно на скользящие мимо, разбросанные по холмам маленькие фермы, на бурные стремнины, на поросшие ранними цветами долины, но меня что-то тревожило, и я не мог сосредоточиться на увиденном. Поезд шел очень медленно, мы ехали в вагоне второго класса, без особых удобств. Меня одолевал страх: вдруг опоздаем? Джонс сказал мне, что нам предстоит покрыть расстояние в пятьсот миль, сменить четыре поезда, а потом в Кале сесть на пакетбот и доплыть до Лондонского моста. Опоздание на любую из пересадок было чревато срывом нашего плана. Из Майрингена мы направились на запад, в Интерлакене пересекли озеро Бриенц и поехали дальше до Берна. Оттуда Джонс послал телеграмму, которую мы составили вместе: профессору Мориарти удалось чудесным образом спастись в ходе трагедии у Рейхенбахского водопада, и, видимо, он вернулся в Англию. Почта находилась на некотором удалении от вокзала, и мы едва не опоздали на поезд – идти долго Джонс просто не мог. Когда мы все-таки сели в вагон, он был бледен и испытывал очевидную боль.
Первые пару часов мы сидели молча, каждый был погружен в собственные мысли. Но по мере приближения к французской границе, около Мутье, мы почувствовали потребность в общении. Я поведал Джонсу об истории семьи Пинкертон – Джонс проявил интерес к методам расследования, какие практикуют стражи закона в Америке, пусть и более прямолинейные по сравнению с его собственными, – подробно рассказал ему об их участии в забастовке на Берлингтонской железной дороге несколько лет назад. Агентство обвиняли в том, что оно провоцировало бунты и даже убивало бастующих, но я заверил Джонса: агенты лишь охраняли собственность и пытались поддерживать мир, не более того. Во всяком случае, других сведений у меня не было.
После этого разговора Джонс достал брошюру, которую захватил с собой, и углубился в ее изучение, это оказалась монография самого Шерлока Холмса, на сей раз посвященная пеплу. Со слов Джонса я понял, что Холмс мог обнаружить разницу между ста сорока разными видами пепла от сигар, сигарет и трубок, хотя сам Джонс в этом изыскании дошел только до цифры девяносто. Чтобы развлечь его, я отправился в вагон-ресторан и взял там пять разных проб пепла у заинтригованных пассажиров. Джонс был безмерно благодарен и весь следующий час дотошно изучал их с помощью лупы, которую извлек из своего саквояжа.
