– Вы оказались правы?
– Нет, сэр. Как выяснилось, я был не прав. И выставил себя круглым дураком, не первым, разумеется, кто снискал себе такие лавры, – в моей шкуре до меня приходилось бывать и коллегам, – но тогда меня это мало утешало.
Он замолчал и перевел взгляд за окно, где сменялись чередой французские деревушки, но по его глазам было ясно: к пейзажу он безучастен.
– А в третий раз? – спросил я.
– Это было еще через несколько месяцев… любопытная история с Абернетти. Если не против, сейчас я о ней распространяться не буду. Она и по сей день вызывает у меня раздражение. Началась она, как казалось, с ограбления… хотя и не совсем обычного. Скажу лишь, что я снова все проморгал и стоял как пень, а арест производил мистер Холмс. Больше такого не повторится, мистер Чейз. Это я вам обещаю.
Следующие несколько часов Джонс ко мне почти не обращался. На пересадку до Парижа мы успели без приключений… второй раз я ехал через этот город, не имея возможности хоть краем глаза взглянуть на Эйфелеву башню. Но так ли это важно? Нас ждал Лондон, и мне уже было не по себе. Над нами словно нависла тень, но чья именно – Холмса, Деверо или даже Мориарти, – лучше было не гадать.
Итак, впереди – Лондон.
Есть такое поверье: добропорядочные американцы после смерти переносятся в Париж. Ну а тех, кто изрядно нагрешил, ждет судьба вроде моей – так я думал, волоча свой дорожный чемодан с вокзала Чаринг-Кросс, а вокруг галдели извозчики, кружили попрошайки, текло людское море. Здесь мы с инспектором Джонсом расстались: он поехал домой в Камберуэлл, а мне предстояло найти гостиницу, которая вписалась бы в бюджет агентства Пинкертона для оперативника средней руки. С удивлением я узнал, что у Джонса есть жена и ребенок. Я-то решил, что он холост и даже одинок. Но в Париже он рассказал о своем семействе, и, когда мы спускались по трапу парохода в Дувре, он сжимал в руке индийский резиновый мячик и куклу французского полицейского по фамилии Флажолет, купленную возле вокзала Гар-дю-Нор. Это открытие меня обеспокоило, но я молчал об этом до конца поездки.
– Простите меня, инспектор, – заговорил я, когда мы уже собрались расходиться. – Мне не очень приятно это говорить, но, может быть, вам стоит пересмотреть ваше решение?
– Какое именно?
– Об участии в этом деле – поимке Кларенса Деверо. Возможно, я не совсем внятно выразил мысль о том, насколько он безжалостен и неразборчив в средствах. Так вот, поверьте, это не тот человек, которого я хотел бы видеть в стане своих врагов. За ним тянется кровавый след по всему Нью-Йорку, и если сейчас он в Лондоне, то и здесь от своих привычек не откажется. Посмотрите, что произошло с несчастным Джонатаном Пилгримом! Мой долг – его изловить, но у меня нет семьи, а у вас есть, и мне неловко подвергать вас такой опасности.
– Я ведь попал сюда не благодаря вам. Я просто веду дело по поручению начальства в Скотленд-Ярде.
– Деверо не проявит уважения ни к Скотленд-Ярду, ни к вам лично. Ваше звание и должность вас не защитят.
– Это не имеет значения. – Он остановился и взглянул на унылое лондонское небо – город встретил нас облаками и мелким дождем. – Если этот человек приехал в Лондон и намерен, как вы полагаете, продолжать свои преступления здесь, его надо обуздать, а это и есть моя задача.
– Есть много других детективов.
– Но в Майринген послали меня. – Он улыбнулся. – Я разделяю ваши опасения, Чейз, они делают вам честь. Да, я человек семейный. И конечно, благополучие моих близких для меня превыше всего, но выбора у меня нет. Хорошо оно или плохо, но нам с вами суждено работать вместе – так тому и быть. Между нами говоря, позволю себе добавить – возможно, это вас утешит, – что почести за поимку этого злодея я не хочу отдавать ни Лестрейду, ни Грегсону, да никому из моих товарищей и коллег. А вот и кеб! Все, я поехал!
Так и вижу, как он торопливо уходит, в руке мячик, а вокруг запястья на шнурке болтается кукла-полицейский в синей форме. У меня тогда возник вопрос, который не оставляет меня и сейчас: как доктор Ватсон в своих записках мог выставить его таким дураком? Я не раз перечитывал «Знак четырех» и могу сказать: Этелни Джонс из того рассказа очень мало похож на человека, которого я знал лично и которому – таково мое мнение – в Скотленд-Ярде не было равных.
