— Да, именно это я обнаружил по счетам.
— Ив этом весь секрет, обвинитель! Вором я не был и, даст бог, не буду!
— И я не хочу им быть, отец. Поэтому я должен отдать эти восемьсот пятьдесят рублей.
— Кому ты станешь их отдавать? Я этих денег не приму… знай это… не приму. Я не мог давать тебе на содержание и ученье больше, видит бог… но сколько я мог… Я старался хоть как‑нибудь выполнить свои отцовские обязанности.
— Это не ты, отец, давал мне на ученье, и не тебе я должен возвратить этот ужасный, тяжелый долг…
Доминик Цедзина высоко поднял брови и с изумлением глядел на сына.
— Ты, Петрусь, должно быть, помешался. Что ты городишь?
Доктор Петр сел за столик, взял лист белой бумаги и медленно заговорил:
— Стоимость каждого товара по окончании производства состоит из постоянного капитала (обозначим его буквой с), переменного капитала, то есть заработной платы (положим о), и так называемой прибавочной стоимости, или прибыли, которую я обозначу буквой р. Отношение прибавочной стоимости к переменному капиталу, или прибыли к заработной плате, р: V, показывает норму прибавочной стоимости, или степень эксплуатации.
Подсчитаем, отец, со всей точностью приход и расход…
Только к вечеру кончился ожесточенный спор между отцом и сыном. Оба они смолкли, охваченные тем упрямым чувством, которое закрывает сердца так плотно, как крышка гроба закрывает дорогой прах.
Старик равнодушно и презрительно смотрел, как доктор Петр укладывает свой чемодан. Время от времени насмешливая улыбка скользила по его губам и глаза сверкали гневом. После долгого молчания он высокомерно и равнодушно проговорил:
— А тут ты решительно не можешь заработать, если тебе так уж хочется разводить глупые сентименты.
— Нет, отец, не могу так скоро, как мне хотелось бы. Там у меня служба и сравнительно недурное жалованье.
— Место можно и тут найти. Бияковский…
— Я не желаю иметь ничего общего с господами Бияковскими. Мне никто никогда не протежировал, меня ценили за мои знания и работу.
— Ты же писал мне, что тебе протежировал какой‑то профессор, — сухо сказал отец. — Ты сам себе противоречишь, знаменитый философ.
— Нет. Профессор назвал мою фамилию потому, что его просили кого‑нибудь порекомендовать. А учитывая мою добросовестную работу и склонность к самостоятельным исследованиям, он нашел вполне справедливым назвать меня.
— Сущий вздор! Бияковский точно так же нашел бы вполне справедливым, учитывая… и так далее…
— Никому неохота добровольно заразиться паршой… Вот и мне хорошо, покуда я чист…
Старик рассмеялся. Снова воцарилось молчание. Но вот молодой человек снял с гвоздя свое пальто и стал не спеша натягивать его.
— Так ты всерьез?.. — спросил пан Доминик.
— Да, отец.
— Ох, сынок, смотри, как бы не наказал тебя бог за это!
— Первую часть долга я надеюсь выслать в мае. В этой записной книжке я подсчитал, сколько следует каждому за четыре года. Так ты, отец, пожалуйста, добросовестно…
— Ступай прочь, дурак! — грубо крикнул пан Доминик в припадке бешеного гнева.
Руки у него тряслись, глаза горели недобрым огнем.
Доктор Петр, бледный как полотно, подошел к отцу со слезами на глазах и склонился к его ногам. Старик оттолкнул его, отошел в угол комнаты и повернулся к сыну спиной. Он слышал, как дверь тихо скрипнула и закрылась за уходящим сыном, слышал сухой лязг щеколды, но не повернул головы. Мало — помалу он погружался в состояние апатии и такого глубокого равнодушия, что оно граничило чуть ли не с чувством удовольствия.
«Хорошо, что я его назвал дураком, — подумал старик, — так ему и надо…»
Через несколько минут он выглянул в окно. На дворе не было ни души. В лучах заходящего солнца все предметы были видны особенно ясно. На стеклах мороз рисовал свои фантастические узоры, они появлялись ка глазах, затягивали стекла снизу вверх. Старик с интересом смотрел на них и думал о чем‑то далеком — далеком. На мгновение он почувствовал себя маленьким мальчиком, он сидит в прекрасном помещичьем доме, возле своей матери, доброй, милой, красивой матери, и глядит на морозный узор на окне… Ему скучно, он бы стал капризничать и плакать, если бы не эти вьющиеся побеги, эти веточки и зубчатые листочки, такие занятные, такие любопытные…
