— Вакуумный массаж, бальзамное обтирание?
— Продолжаю принимать с успехом.
— Медикаменты?
— Всё те же, вы знаете, мсье доктор.
— Не забывайте про грязь. В ней великая терапевтическая сила.
— О, грязь, — произнёс он по-русски, полузакрыл глаза и вскинул вверх гибкие руки. — Кем бы мы были без неё! Оh là là! Она чудесна, чудесна! Я вернулся к жизни благодаря ей. Теперь я навеки влюблён в вашу алтайскую грязь. Мы с ней как муж и жена. Обвенчались на Алтае! У нас грязный медовый месяц. Мы отдаёмся друг другу. Проблема вот в чём: когда вернусь в Париж, что мне делать без неё? Не представляю! Что мне делать, а? Выписывать её отсюда контейнерами?
— В Европе есть свои грязелечебницы, — заметила Пак.
— Что вы сказали? — вдруг замер он.
— Я говорю, в Европе есть замечательные грязелечебницы, — осторожно продолжала Пак, переглянувшись с Гариным. — Карловы Вары, Пиештяны, Хевиз, Абано Терме.
Пациент напряжённо смотрел на Пак и вдруг прохрипел нутряным, зловещим голосом:
— Connasse de merde![10]
Оттолкнувшись от сиденья, он прыгнул на ногу Пак, оплел eё, как щупальцами, руками и схватил зубами. Но Гарин был начеку: и трёх секунд не прошло, как blackjack выпустил не терапевтическую синюю, а жёлто-зелёную молнию в зад пациента. Тот с криком отвалился на ковёр, завертелся на месте и захрипел.
— Санитары! — громко, но спокойно позвал Гарин.
Двое оставшихся снаружи вбежали в палату, схватили пациента, прижали к полу. Он хрипел, изрыгая французские ругательства, глаза его закатились, на губах выступила пена. Одна из медсестёр выхватила из кармана пенал, вынула шприц, склонилась над ним.
— Не вынесла душа поэта… — произнёс Гарин и вздохнул. — И всегда почему-то утром.
— Раптус плюс Кандинский — Клерамбо. — Пак поправила сбившиеся очки.
— Не укусил?
— Нет, спасибо. Каждый раз поражаюсь вашей реакции.
— Ещё получается, — усмехнулся Гарин. — И ведь неизменно на женщин кидается. И на ноги. Нет чтоб на мои! Я бы и отгонять его не стал! Титан вернул бы его к реальности.
Все заулыбались. Сестра тем временем делала укол.
— Доктор, вы же знаете его анамнез. — Пак смотрела на рычащий рот пациента. — «Преступно-недоступные коленки высокомерной учительницы геометрии».
— Да-да, — вздохнул Гарин. — Геометрия — великая наука!
— Слишком прилежный ученик…
— Женские коленки способны свести с ума не только мужчин… — задумчиво произнесла Маша.
– «Я готов выпить влагу из вашей коленной чашки», — процитировал Штерн.
— Пойдёмте дальше, господа! — скомандовал Гарин. — Перенесите пациента на кровать. Марина, присмотрите за ним.
— Хорошо, доктор, — кивнула медсестра.
Пациент палаты № 7 сидел на тренажёре и качал ягодицы.
— Доброе утро, Владимир! — поприветствовал его Гарин.
— Это не я, — пробормотал тот, качаясь.
— Как почивать изволили?
— Это не я.
— Жалобы?
— Это не я.
— Неудобства?
— Это не я.
— Пожелания?
— Это не я.
Привыкший к его обычным ответам Гарин прошёлся по гостиной палаты. Всё было чисто прибрано, всё стояло на своих местах. Гарин глянул на видеомузыкальный центр.
— Вы слушали сегодня ночью музыку?
— Это не я, — качался пациент.
Пак взяла пульт, нажала несколько кнопок. Возникла голограмма: одетый по моде пятидесятых Джонни Уранофф запел свой знаменитый хит «Без тебя мне не жить!».
— Вы слушали это ночью в 03: 16.
— Это не я.
Пак нашла ещё несколько песен Джонни: «Не целуй меня», «Старый друг», «Выпьем водки, кореша!».
— И это вы тоже слушали ночью.
— Это не я.
— Дорогой Владимир. — Гарин качнулся на титановых ногах. — Наши пациенты, некоторые из которых являются и вашими друзьями, жалуются на громкую музыку ночью.
— Это не я.
— Мы просим вас слушать музыку днём и желательно не после ланча, когда все отдыхают.
— Это не я. — Владимир спрыгнул с тренажёра, обтёрся полотенцем и подставил Гарину ягодицы.
Платон Ильич пустил в них по синей молнии.
Пациент принял их беззвучно.
— А я ещё раз настоятельно попросил бы вас не кидаться камнями в моего кота, — вытянул губу Штерн.
— Это не я, — шмыгнул носом Владимир и с полотенцем в руке потрусил на ягодицах в ванную.
— Стабилен! — бросил Гарин Маше, направляясь к выходу.
— Ждём вас на завтрак! — крикнула Пак.
