Глава 10. Французская ботаника
— Привет!
Валя ждал Лёвку у ларька мороженщицы. Здесь они частенько встречались, чтобы было время поболтать по дороге в школу. На уроках-то особо не потреплешься.
— Французский язык — это ужасно, — жаловался Валька. — Совершенно невозможно выучить. Стол у них женского рода, книга — мужского. Где логика? Про числительные вообще говорить страшно. Я их не понимаю…
Французский язык ребята изучали уже четвёртый год, со второго класса, но легче от этого не становилось. В нём постоянно встречались новые неизведанные закавыки.
— Говорят, есть хороший способ, чтобы легко запоминать новые вещи, — сказал Лёвка.
— Какой?
— Надо придумать про них историю.
— Ну да. Тогда сочини мне историю про французские числа.
— Давай попробуем. Один первобытный француз придумывал числа.
— Зачем?
— Не знаю… Хотел пальцы на руках посчитать.
— Уже прикольно.
— И придумал он по названию на каждый палец: ун, дё, труа…
— Это я помню.
— Потом решил и на ногах посчитать. И придумал числа до двадцати.
— Допустим. Но потом-то пальцы у него кончились?
— Нет. Потом он женился. И пошёл считать дальше. А чтобы не слишком заморачиваться, после слова «двадцать» начал всё сначала: двадцать один, двадцать два…
— Я это тоже помню. В русском языке всё точно так же.
— Так он дошёл до тридцати. И пошли у них дети.
— А пальцы на ногах жены? — напомнил Валя.
— Не отвлекайся. Она обутая ходила. Значит, пошли у них дети. И он изобрёл числа «сорок», «пятьдесят» и «шестьдесят».
— Вот. А потом что-то пошло не так, да?
— Потом он устал.
— С тремя детьми кто хочешь устанет.
— Дошёл до шестидесяти девяти и не смог придумать «семьдесят». Просто не смог, вдохновения не было, муза покинула, а считать дальше надо.
— А русские, между прочим, смогли придумать «семьдесят».
— Да. А первобытный француз устал, и вместо семидесяти он сказал «шестьдесят десять». И это прокатило, никто ничего не заметил. Или просто сказать постеснялись. А потом он сказал «шестьдесят одиннадцать, шестьдесят двенадцать».
— Выкрутился, значит.
— Ага. И так дошёл до восьмидесяти. А слова «восемьдесят» тоже нет, и придумать его не получается. И он опять выкрутился, сказал «четырежды двадцать». И пошёл дальше считать. И получилось у него «четырежды двадцать один, четырежды двадцать два…» И так дошёл до девяноста.
— А числа «девяносто» тоже нет?
— Да. А он уже привык и пошёл считать дальше: «четырежды двадцать десять, четырежды двадцать одиннадцать…» А там и до сотни недалеко осталось.
— Как же он сотню придумал?
— Не знаю. Может, дети подсказали. Пока он счёт придумывал, дети его подросли и помогать начали. Вот кто-то из них и ляпнул: «Сан!» И первобытный француз сразу же решил, что это «сто». А дальше совсем легко. Прибавляй «сан» и считай всё по новой.
— Ну, прикольная сказка получилась. Только как она мне поможет вспомнить дату Великой французской революции?
— Не знаю. Можно ещё что-нибудь сочинить… про революцию.
— Поздно. Уже пришли.
Класс, по обыкновению, гудел на разные голоса, словно улей. И вдруг все их перекрыл один мощный вопль:
— Ребята, у нас практикантки будут! — радостно заорал Стас Коробейников, ворвавшись в класс.
— Кто? Где?
— На французском! Я видел, там пришли две тётки, Тамара Васильевна сказала, из института какого-то.
— Ух ты!
— Они хотят училками стать, а пока на нас тренироваться будут.
Лёвка вспомнил, что в прошлом году тоже приходили какие-то женщины, сидели на уроках, всё записывали, а потом пытались сами что-то рассказывать и опрашивать учеников. А ещё он вспомнил, как все здорово с их помощью подтянули оценки, потому что спрашивали эти практикантки простые вещи, которые все давно наизусть знали. Он надеялся, что так будет и в этот раз.