Нам дали по миске супа, по оловянной ложке, по куску хлеба. Нам заявили, что кормят нас «так», по доброте, на довольствие нас еще не зачислили. Завтра утром получим завтрак, пойдем на работу, и питание впредь будем получать от выработки.
После обеда нам хотелось быстрее разместиться в бараке, отдохнуть, но нас из столовой не выводили. От толстой, добродушной поварихи мы узнали, что конвой никак не освободит для нас помещение. На «Седьмом километре» к старому бараку пристроили новый. До нашего приезда старый барак стоял пустой. В новом жили штрафницы-уголовницы, работавшие на повале.
— Пришло распоряжение от уголовных вас изолировать и их перевести в старый барак, а они разлеглись на нарах, не хотят идти. Надзор их гонит, никак не справится.
Какую цель преследовала этим администрация, осталось нам неизвестным, но озлобление против нас среди уголовных было посеяно сразу.
— Проклятые враги народа, — кричали они нам, когда нас проводили мимо них к новому бараку.
Барак действительно был недавно срублен: и бревна, и стены, и потолок, и нары вагонной системы — все было из свежего желтого дерева. Он поразил нас своими ничтожными размерами. В стене против двери прорезано маленькое окно. От окна к двери идет совсем узенький проход. Между нарами в середине прохода — маленькая железная печка с трубой, выведенной в потолок. Пройти по проходу мимо печки мог только один человек. Гуськом прошли мы, занимая каждая по полке, — уставшие, ошеломленные новосельем и предстоящей работой в лесу. Нас пугало само слово «лесоповал». Из нас никто не только не валил леса, но и не видел, как его валят. Большинство никогда не держали в руках ни пилы, ни топора.
Наутро после побудки и завтрака начались сборы на работу. Девятое апреля — а на дворе 40-градусный мороз. Обмундированы мы были хорошо: ватные брюки, телогрейки, бушлаты, валенки, шерстяные портянки, шапки-ушанки, стеганые рукавицы. Все новое, все первого сорта.
Бригадир — молодой парень, уголовный — предложил желающим пойти на погрузку леса. Требовалось восемь человек.
— Работа тяжелая, — предупредил он, — но первая категория питания обеспечена. Выход на работу в любое время дня и ночи. Трактор ждать не будет.
Пошептавшись между собой, восемь самых крепких девчат вызвались на эту работу. Остальных бригадир разбил на четверки. Каждая четверка получила пилу и топор.
Бригадир вывел нас на работу. Сперва мы шли колонной по четыре в ряд по проложенной тракторами дороге. Удивительно красив был рассвет, но нам, не привыкшим к 40-градусному морозу, трудно было любоваться природой — мы то и дело терли щеки, лоб, уши, беспрерывно рассматривали друг друга.
Бригадир свернул с дороги на узкую тропочку, потом зашагал по целине. Идти по глубокому снегу было трудно. Бригадиру хорошо — он шел в одной телогреечке и был высок. Снег был ему чуть выше колен. Мы же напялили поверх телогреек бушлаты, а утопали в снегу по пояс. Спотыкались, падали, барахтались в снегу. Задыхающиеся, добрались мы наконец до делянок. Четверку за четверкой ставил бригадир на работу.
Получив свою делянку, мы стали осматриваться. Тонкие густо растущие деревья стояли вокруг нас. Ближе к краю делянки деревья стояли реже.
Хоть стволы деревьев и были тонкими, но древесина была крепкой, как сталь. Из-за вечной мерзлоты корни располагались почти на поверхности. Часто вместо того, чтобы быть срубленным, дерево выворачивалось из земли с корнями, цеплялось за вершины соседних деревьев и повисало на них.
Солнце поднялось высоко и грело сильно. Снег не таял, но в воздухе было просто жарко. Мы скинули не только бушлаты, но и телогрейки. Мы не умели валить деревья, мучились над обрубкой сучков. Не умели мы и штабелевать — так ставили подпорки, что штабель, чуть поднявшись от земли, косился набок и рассыпался. Часам к пяти вечера, когда бригадир пришел замерять работу, в нашем кособоком штабеле по его замеру оказалось полтора кубометра. Норма на пилу была девять кубометров. Бригадир ругался: «Лодыри, не хотите работать!» Конвоир орал, что не поведет нас в зону, пока мы не дадим норму, что он оставит нас ночевать в лесу. Солнце склонялось к горизонту. Косые лучи его уже не грели. Мы снова надели телогрейки, бушлаты. В полном отчаянии от результатов замера, женщины сложили топоры и пилы. Норма казалась нереальной.
