Но она полагала, что нужен был еще постскриптум.
«Все, чего я желаю, так это того, чтобы ты, как мой лучший друг, знал о моей тоске. Знал, как много ты значишь для меня. Ты как-то говорил про огонь внутри меня — и ты был совершенно прав. Мне ужасно стыдно, я оказалась не такой раскованной, как думала, но ты получишь это письмо таким, как оно есть.»
Она побежала вниз со свернутым в трубочку листком бумаги. Он по-прежнему ждал ее, терпеливо стоя рядом с конем.
— Вот возьми, пока я не передумала! — выдохнула она. — И прочитай, когда приедешь домой! Возможно, тебе придется потрудиться, потому что там много зачеркнутых слов и ошибок, но я не могла заставлять тебя долго ждать…
На его лице появилась серьезная улыбка.
— Значит, все это идет из самого сердца? Без всяких прикрас?
— В этом можешь быть уверен!
— Хильда, ты плачешь?
Она не замечала этого и плакала, сама не зная, почему. Возможно, скорбя о его судьбе, теряя веру в себя, устав от окружавшего ее всю жизнь зла…
— Это ничего… Тебе нужно спешить!
И она со всех ног бросилась в дом, захлопнув за собой дверь. Но она осталась стоять у порога, прислушиваясь к стуку копыт.
«Правильно ли я поступила? — думала она. — Не спутала ли любовь с состраданием?»
То, что она написала, было правдой: она не могла определить свои чувства к Маттиасу. Потому что это был человек, которым она могла восхищаться, которого могла уважать и который мог утешить ее. Она знала, что любит его душевные качества. Но его самого… Он не обладал тем мужеством, которое было у Андреаса и которое неодолимо влекло ее.
И все-таки она просила именно Маттиаса помочь ей избавиться от переживаний, связанных с многолетним унижением: она просила об этом его и никого другого.
Или… это была с ее стороны любовь?
Она не знала.
— Господи, помоги мне, — шептала она, — я не знаю, любовь ли это! Если это любовь, то что же тогда я испытываю к Андреасу? Сначала лихорадочное желание увидеть его, но эта лихорадка прошла, как только я поняла, что мысли его направлены к другой. Означает ли это, что я просто испытывала голод по мужчине и вслепую бросалась к первому попавшемуся? Что это была всего лишь лихорадка тела?
В таком случае, те чувства, которые она испытывала к Маттиасу, были намного определеннее.
Если бы она могла все это понять!
— Господи, — шептала она. — Меньше всего я хочу причинить зло Маттиасу!
Ни для кого не было неожиданностью, когда на следующий день всех пригласили к обеду в Гростенсхольм. Хильде пришлось задержаться дома, чтобы покормить детей и посидеть с Йонасом. Мальчику стало лучше, хотя болезнь шла своим чередом, — и было заметно действие средства Тенгеля.
Передав все дела служанкам, Хильда со всех ног побежала в Гростенсхольм.
Уже в прихожей она услышала доносившиеся из гостиной возмущенные голоса. Навстречу ей вышел Маттиас. Никогда она не видела его таким расстроенным — в его обычно ласковых глазах теперь было смятение.
— Хильда, они обвиняют моего отца! Это не правда, он не злодей!
— Я это знаю, мой друг. Никто из нас этому не верит. Они ведь обвиняют и тебя, не так ли?
— Да, но это не так важно, ведь я знаю, что невиновен, и смогу постоять за себя. Но отец такой беспомощный, он не сумеет защитить себя от этого жуткого судьи.
— Да, я понимаю.
Он коснулся ее руки, словно просил о чем-то.
— Ты еще вчера знала об этом?
— Да, — кивнула она.
— Почему же ты ничего не сказала?
— Господин Калеб просил дать ему время, чтобы обдумать, как защитить вас.
— Да, он сражался здорово! Но судья такой тупица… Спасибо тебе за письмо.
Она стыдливо опустила голову.
— Это просто ужасное письмо!
— Это лучшее из всех писем, которые я когда-либо получал. Потому что оно искреннее! Я не спал полночи и был счастлив. У меня были такие планы и надежды на сегодняшний день. А тут случилось такое!
В его голосе слышалась горечь.
— Хильда, ты написала это письмо, чтобы утешить меня?
— Нет. Но я должна признать, что если бы я не знала ничего об опасности, нависшей над тобой и твоим отцом, я ни за что не написала бы его. Я хотела, чтобы ты знал, какие чувства я испытываю к тебе. Вернее, знал о том, что чувства мои пока не определились.
