Выбежав на арену с ведром, служитель окатил повозку водой и поспешил скрыться. В тот же миг возничий, сгоравший от нетерпения, снова стегнул коней.
— Не представляю, как может сегодня хоть что-то дымиться, — уныло заметила я, плотнее закутываясь в накидку.
Сидевший рядом племянник Цезаря небрежно махнул рукой.
— Это еще цветочки. Погоди до завтра.
— А что будет завтра?
— Судя по всему, снег, — простучала зубами Юлия в такой же накидке.
Вот уже несколько месяцев, как шелковые туники уступили место хлопковым, но теперь, в середине декабря, нас ничто не спасало от холода.
— Снег на горах? — уточнил Александр.
— Вообще повсюду. — Марцелл широко повел вокруг ладонью, которая тут же покрылась капельками тумана. — Жаль, если это продлится всю неделю сатурналий. Мама говорит, один раз снег шел три дня подряд.
Мы с братом обменялись недоверчивыми взглядами.
— А что такое? — спросила Юлия. — Вы никогда не видели снега?
— Ну, мама охлаждала в нем вино, — призналась я.
— И все? — рассмеялся Марцелл. — Но вы же пробовали nix dulchis?[31]
Я наморщила лоб.
— Подслащенный горный снег, — вставила Юлия, — смешанный с медом и фруктами.
Мы с Александром одновременно покачали головами.
— Кто ни разу не пробовал сладкий снег, тот не жил на свете, — заявил племянник Цезаря. — Надо будет поискать на рынках перед началом сатурналий.
— А что такое сатурналии? — спросил Александр.
— Семнадцатого числа все идут в храм Сатурна. — Дочь Цезаря усмехнулась. — И потом всю неделю — ни школы, ни работы. Можно не одеваться в тоги, и даже рабам разрешается ставить на скачках.
— А цирк не закроют? — вскинулся мой брат.
Я вздохнула, но Марцелл рассмеялся.
— Он всегда открыт. Говорят, если снега не будет, Помпеи приедут состязаться с Римом. В конюшни придется ходить заранее.
— А еще — каждый день пиры, — прибавила Юлия. — И все подносят друг другу подарки.
— Почему? — удивилась я.
— Просто так, ради удовольствия. Разные безделушки вроде красивого шелка или статуй. Вообще это для детей.
— И рабы меняются положением с господами, — прибавил племянник Цезаря. — Мы пересаживаемся в атрий, а прислуга — наоборот, в триклиний…
— Только не в этом году, — предостерегла Юлия. — Отец запретил. Между прочим, он говорит, что первый пир будет у Поллиона.
— За что? — простонал Марцелл. — Он же молчит, лишь когда набивает рот едой.
— По крайней мере, там будет Горация, — угрюмо заметила дочь Октавиана.
— Разве она еще может перемещаться? Срок вот-вот настанет.
— Беременные тоже умеют ходить, — возразила Юлия. — И потом, вдруг ребенок родится еще до пира?
Семнадцатого декабря пошел снег. Точно белый покров опустился на крыши домов и дороги. Фонтаны заледенели. На улицах Рима было теперь ни пройти ни проехать. Всюду гулял беспощадный ветер, пахнущий жжеными углями домашних жаровен. На лестнице храма Сатурна я взглянула на Александра — и поплотнее надвинула его капюшон.
— В этой штуковине я похож на грифона, верно? — спросил мой брат.
— Нет. Ты похож на египетского царевича.
Я не лгала. Теплый плащ был обит горностаем, и белый пушистый мех оттенял смуглую кожу. Выбившиеся из-под капюшона темные пряди волос колыхались на ветру, придавая юноше сходство со статуей молодого Гермеса.
— Ужасный холод, правда? — посетовала я.
— В такие дни жалеешь, что мы не в Александрии.
— И во многие другие тоже.
Как только храмовый ритуал подошел к концу, нас усадили в конные повозки, чтобы доставить на виллу Поллиона. Обыкновенно колесницы здесь были под запретом, но по замерзшим дорогам слишком опасно передвигаться на простых носилках. Хмурые небеса не давали света, поэтому вдоль нашего пути выстроились дюжины факельщиков. Я все сильнее куталась в плащ и не говорила от холода, время от времени бросая взгляды на Юлию. Судя по красным щекам и порозовевшему носу, девушка страдала не меньше меня. Не помню, чтобы я еще когда-нибудь радовалась крыше над головой так же, как в этот раз, очутившись на вилле Поллиона. Уже в вестибуле нас окунуло в потоки теплого воздуха, впитавшего ароматы жаркого.
— Хвала богам, — произнес Цезарь.
Похоже, ему пришлось хуже всех, несмотря на три туники, надетые под хлопковую накидку. Марцелл рассказывал нам о старом шраме на его правой кисти, который вечно ныл от холода.
