Повитухи принялись вытирать ее лоно шерстью.
— Конечно примет, — сказала Юлия, взяв дитя на руки. Потом погладила крошечный носик кончиком пальца и ласково протянула дитя подруге. — Смотри.
Я никогда не видела на ее лице такого нежного выражения.
В глазах Горации засверкали слезы. Она приложила плачущую малышку к груди, но та отвернулась.
— Еще не голодная.
Старшая повитуха улыбнулась.
— Оставь это для кормилиц. Они знают свою работу.
— Как ты ее назовешь? — поинтересовалась Юлия.
Юная мать помолчала, поглаживая маленький лобик пальцами, а потом объявила:
— Гайя. Так звали греческую праматерь богов.
И она ненадолго прижала Гайю к себе. А внизу между тем продолжался пир и веселье.
— Госпожа, тебе нужно вымыться. Вся эта кровь… это не полезно для здоровья.
Горация снова передала дочь подруге, после чего повитухи отвели ее в купальню.
— Красивая, правда? — произнесла Юлия.
Гайя широко распахнула темные глаза. Ей достались густые волосы, как у матери.
— Думаешь, Поллион страшно рассердится? — спросила я.
— Наверное, — нехотя проговорила дочь Цезаря. — Ничего, получит сына в следующий раз. Скажи, ты бы хотела иметь детей?
Через две недели я достигну возраста, когда можно выходить замуж. Ну а когда пойдут месячные…
— Да. Но через много-много лет.
— А я бы — прямо сейчас!
— В двенадцать лет?
— Горации только тринадцать. И у нее уже есть малышка, которая будет любить ее всегда; теперь они не расстанутся.
Вспомнив рассказ Галлии, я вдруг ощутила сочувствие к этой девушке. Отец оценивал ее только с точки зрения будущего удачного замужества, мать — навещала тайком. Пусть моих родителей больше нет, но я-то всегда знала, что горячо любима. С мамой и папой меня разлучила смерть.
Из купальни осторожными шагами вышла Горация. Повитухи бережно облачили ее в богато расшитую тунику и новую теплую паллу, отороченную мехом. Это была одежда замужних женщин; я заметила, с каким восхищением Юлия смотрела на подругу. Горация скорее протянула руки к новорожденной, и девушка с явной неохотой отдала драгоценную ношу.
— Да благословит Юнона ее первый день на свете, — произнесла нараспев седовласая повитуха. — И да присмотрит Кунина[34] за ее колыбелькой.
— Теперь вы пойдете к нему? — спросила Юлия.
— Еще чего не хватало! — Женщина даже прищелкнула языком. — Сначала хозяин должен прийти к жене и принять ребенка.
Мы прошли за Горацией в супружескую спальню. В ожидании мужа госпожа опустилась в кресло с дочерью на руках, а мы стали ждать снаружи. За Поллионом послали рабыню.
— Он должен дать имя ребенку? — полюбопытствовала я.
— Нет, это случится лишь через восемь дней. Сейчас будет tollere liberos.
Переспрашивать, что это значит, было уже некогда: на лестнице раздались тяжелые шаги. Едва завидев нас, Поллион бросил на Юлию выжидательный взгляд.
— Сын?
Повитуха потупилась.
— Пройдите к супруге, господин.
Торговец ринулся в комнату и, не успев закрыть дверь, громогласно потребовал:
— Скажи, это сын?
Юлия гневно сверкнула глазами.
— Даже не справился, как она себя чувствует.
— Что за ужасный брак.
— Они все такие, — с горечью бросила девушка.
— Ну, тебя ждет совсем другое. — Она смерила меня долгим, испытующим взглядом. — Если отец не передумает.
За стенкой раздался визг. Дверь распахнулась, и на пороге возник хозяин.
— Убрать это! — приказал он повитухе.
Я заглянула в комнату. Дочка Горации одиноко лежала на полу.
— Прошу тебя, Поллион!
Несчастная кинулась следом за ним.
— Я сказал: сын, — отчеканил мужчина, оглянувшись на миг. — Не дочь. Наследник!
— Я принесу тебе и наследника. Поллион, умоляю! Она же наша!
— Теперь ею займутся боги.
С этими словами он устремился вниз по лестнице, а Юлия бросилась поддержать подругу, которая чуть не лишилась сознания.
— На свалку ее, — приказал хозяин, не оборачиваясь.
Горация рухнула на колени.
— Пожалуйста! — взмолилась она. — Хотя бы к Молочной колонне! Может, она еще выживет!
Супруг удалился.
— Не уносите! — снова взмолилась юная мать.
Но повитуха уже забрала ребенка.
— Вы не можете отобрать ее! — вскрикнула Горация.
Слезы обожгли мне щеки. Руки начали дрожать.
— Не делайте этого, — попросила я.
