Марцелл подался вперед.
— А почему вы заговорили про Галлию?
— В одиночку женщина бы не справилась, — подал голос мой брат. — Но может, она знакома с кем-то, имеющим неограниченный доступ к папирусам и чернилам?
— Учитель Веррий?
У племянника Цезаря округлились глаза. Наверняка ему вспомнился вечер покушения на Октавиана, когда Антония заметила бывшую галльскую царевну у подножия холма.
Александр приложил палец к губам.
— Кто еще обладает подобным запасом?
— Или имеет свободный доступ на Палатин? — сообразил Марцелл. И посмотрел на меня. — Думаешь, это он?
— Сам говоришь, ты не Красный Орел. Правда, нам до сих пор неизвестно, куда ты ходил, но если поверить на слово… Почему бы нет?
Племянник Цезаря на мою наживку не клюнул.
— Пожалуй, похоже на правду, — проговорил он, откинувшись к стенке. — Хотя это могла быть и сотня других людей.
— Вот почему мы должны молчать, — поспешно сказал Александр.
— Ты ведь его не выдашь, даже если узнаешь? — спросила я.
Марцелл призадумался.
— Стоит дяде проведать, что я был точно осведомлен и ничего не сказал…
Мы с братом переглянулись. Не нужно было поднимать разговор о Галлии с Веррием.
— Пока — никому ни слова, — пообещал молодой человек. — Только знайте, что это не я.
Когда он ушел, я всмотрелась в лицо Александра при свете масляной лампы.
— Веришь ему?
— Не знаю.
Я легла на кушетку и стала глядеть в потолок.
— Интересно, спасет ли Красный Орел завтрашних осужденных?
— Нет. За его головой охотится каждый римский легионер. На месте Орла я бы затаился на несколько месяцев.
Одевшись в сумерках, я проскользнула сквозь атрий в тускло освещенную библиотеку еще до того, как на небесах разгорелась утренняя заря. На фоне масляной лампы Витрувий выглядел сплошным черным силуэтом. В профиль он напоминал остроклювую птицу.
— Их уже всех казнили? — спросила я.
Архитектор нахмурил брови.
— Кого?
— Рабов из Карцера!
Внезапно его лицо смягчилось.
— Казнь всегда проводится на рассвете, Селена. Но можешь не сомневаться, они умрут. Таков приказ.
— Чей? Полусотни присяжных, между которыми не найдется ни одного раба? Где справедливость?
Витрувий неторопливо кивнул.
— Многое в жизни несправедливо.
— Но для чего и нужен Цезарь, если не для того, чтобы исправлять кривизны?
— Нет. Его подлинная задача — охранять мир. Если ради спокойствия Рима потребуется убить две сотни рабов, он пойдет и на эту жертву.
У меня округлились глаза.
— Не то чтобы я так думал, — торопливо прибавил он. — Однако Цезарь сам в это верит.
Я села напротив него за стол, однако альбома с рисунками не достала.
— А может быть, Красный Орел вызволит их из беды?
— Нет. И я бы не стал называть это имя здесь, на вилле. То, что начиналось как досадная шутка, переросло в настоящую угрозу. Недавно распяли юношу, который покушался на Цезаря во имя этого бунтаря. Возможно, Селена, в твоих глазах он выглядит храбрецом, возможно, тебе даже жаль рабов; только не вздумай заговорить о Красном Орле в присутствии Цезаря или его сестры.
Витрувий так и не понял меня. Разочарованная, через час я вернулась к себе и пересказала Галлии наш разговор.
— Он прав, — заявила рабыня, укладывая мне волосы.
Я изумленно уставилась на нее.
— Никому не известно: возможно, мальчишка действовал в сговоре с Красным Орлом.
«Тебе известно», чуть не сорвалось у меня с языка. А впрочем, вдруг мы с Александром ошиблись? И потом, если Галлия вздумает мне довериться, она сама это сделает.
— А как же две сотни рабов?
Бывшая царевна склонила голову.
— Их распяли сегодня утром.
— Всех?! — ахнула я.
— Самым маленьким детям дали яд… — Увидев мое отражение, Галлия встала передо мной. — Не стоит этим терзаться, ведь ты свободна. Не лезь на рожон, и, вероятно, Цезарь вернет тебя в Египет. Подумай, как много ты сможешь переменить.
Закрыв глаза, я усилием воли удержалась от слез. И мысленно поклялась, что Витрувий найдет во мне самого лучшего ученика на свете. К двенадцатому дню рождения я докажу даже Октавиану, на что способна.
