— Никому не известно, — начал мужчина, — кто именно видел или слышал, как умирает Гай Фабий. Никто из присутствующих при всем желании не укажет мне на сообщника. Возможно, дело было ранним утром, когда взрослые занимались делами, и страшное преступление видели только малые дети. Я не отрицаю вины этого человека…
Защитник махнул рукой, и охранники вернули юношу на прежнее место. Тот пристально посмотрел на какую-то женщину — наверное, на родную мать, догадалась я.
— Но кто из вас готов покарать невиновных? — продолжал выступающий. — Детей, не успевших узнать, что хорошо, а что плохо?
Публика беспокойно заерзала. Даже те, кто прежде смеялся, теперь посерьезнели.
— Я согласен, казнь этих рабов станет мощным посланием Риму. И оно заключается в том, что мы нисколько не лучше варваров! — Пожалуй, сегодня он выступал слишком долго: напряжение уже начинало заметно сказываться. — Взгляните на эти лица, — воззвал защитник. И, отступив, взял за подбородок красивую девочку, улыбнувшуюся Юбе. — Ей нет и шести. Она еще не жила — а уже заслужила жестокую смерть? Чем, позвольте спросить?
Галлия рядом с нами украдкой вытерла слезы.
— А этот ребенок? — воскликнул выступающий, коснувшись плеча мальчишки, которому не исполнилось и десяти лет. — Что будет с ним, если оставить его в живых? Мальчик может прекрасно служить новому господину. Может однажды купить свободу. А когда-нибудь стать не менее богатым, могущественным и уважаемым человеком, чем консул Октавиана Агриппа!
Публика начала оживленно переговариваться. Защитник впился глазами в присяжных.
— Будьте милосердны. Карайте преступников и оставьте жизнь невинным!
После этого он спустился с помоста. Несколько мгновений никто не произносил ни звука.
— Думаете, решение вынесут завтра? — спросил Марцелл.
— Похоже на то, — глухо произнес Юба, и я задалась вопросом: неужели даже его растрогала речь защитника?
На обратной дороге с Форума Юлия беззаботно прощебетала:
— Кто бы мог подумать, что судебное заседание способно быть таким занимательным? Не хотите ли сделать ставки?
Я впервые заметила, как Марцелл отпрянул от нее с отвращением.
— А что? — изумилась красавица. — На арене — почти то же самое.
— Может, и там не стоило это делать, — отрезал племянник Цезаря.
Юлия недоуменно взглянула на меня.
Зрители, явившиеся узнать судьбу двухсот рабов Гая Фабия, заполнили весь Форум, от внутреннего двора Карцера до ступеней святилища Кастора и Поллукса. Нам разрешили пропустить занятия на Марсовом поле ради того, чтобы выслушать, какое решение примут присяжные. Пришел даже Октавиан в обществе Ливии и Агриппы.
— Где твои сестры? — обратилась я к Марцеллу. — И почему вашей мамы здесь нет?
Он отступил подальше, чтобы лучше видеть (хотя мы стояли прямо за деревянным помостом, а вокруг толпились сотни сенаторов), и произнес:
— Сестрам сюда нельзя. Маму всегда огорчают подобные слушания. Однажды на ее глазах человеку вынесли смертный приговор, так она до сих пор вспоминает.
— Думаешь, их объявят виновными? — разволновалась я.
— Убийцу — конечно. А остальных… — Молодой человек замялся. — Не знаю. Предать их казни будет несправедливо.
— Но в чем виноваты дети? — вмешался мой брат.
— Если бы Красный Орел был здесь, — зашептал Марцелл, — сейчас бы уже на каждой двери висели воззвания.
— Может, он выжидает, — предположила я. — Хочет узнать приговор.
Казалось, на слушание пришел весь Рим, за исключением Октавии. В присутствии Цезаря адвокаты старались выступать покороче. Их последние речи были особенно выразительны. Защитник со стороны Гая Фабия призывал к справедливости, указывая на жену покойного, утиравшую слезы. Защитник рабов обращался к разуму, напоминая, что дети и старые женщины не могли принимать участие в преступлении. Когда присяжные поочередно объявили юного раба виновным, я заметила, как Октавиан кивнул в знак согласия. Толпа оглушительно возликовала. Мальчик испуганно посмотрел на мать, и та закрыла лицо руками, закованными в тяжелые кандалы.
— Вот оно, — бросила Юлия. — Интересно, что теперь?
И она откинула непослушный черный локон со лба и поднялась на носочки, чтобы видеть лица присяжных.
