Если Кастету и хотелось куда-то поехать, так это домой. Это было странное желание – как минимум, непривычное. Женился Кастет не по любви и даже не по расчету, а просто так, чтобы быть как все, чтоб пацаны за спиной не шушукались – голубой, мол, раз до сих пор не женился. Жена у него была прямо как у Далласа – красивая, но глупая, будто и не жена вовсе, а предмет обстановки, вроде кушетки или тумбочки. И даже хуже, потому что у Далласовой Ленки хотя бы хватало ума держать своих родственников на расстоянии – никто и не знал, были они у нее, эти родственники, или она вообще круглая сирота. Зато у жены Кастета, Валентины, имелась мама классическая теща семи пудов весом, бесцеремонная и громогласная. Это создание возникало у Кастета в квартире раз в месяц как по расписанию и в течение долгих трех дней всячески отравляло ему жизнь. Особенно донимали Кастета попытки тещи добиться от него ответа, почему он, Константин, взрослый, обеспеченный мужчина, ни в какую не желает заводить ребенка. Однажды Кастет, не выдержав очередного допроса, хватил полстакана водки и, не отвлекаясь на такие мелочи, как закуска, напрямик выложил теще все, что думал по этому поводу: и насчет того, где и в какой обуви он видал такого и сякого ребенка, и какова вероятность того, что ее, тещина, драгоценная Валечка принесет ему, Кастету, чужого ублюдка, и даже насчет того, где она, теща, персонально проведет следующую ночь, если не отстанет от него со своими дурацкими разговорами. «Нализался как зюзя и плетешь, сам не знаешь что», – невозмутимо ответила на это теща и, шаркая шлепанцами, уплыла в спальню.
Словом, внезапно проснувшееся у Константина Кудиева острое желание отправиться к родным пенатам и завалиться спать было для него, как минимум, непривычным. Однако оно имело место, и, проанализировав свои ощущения, Кастет понял, в чем тут соль: ему было страшно за себя и беспокойно за жену. Да-да, вот именно, за жену! Привык он к ней, что ли? Наверное, именно привык, и перспектива найти ее мертвой на полу в прихожей его нисколько не прельщала.
Некоторое время Кастет боролся с собой, а потом все-таки вынул телефон и позвонил домой. Жена была цела и невредима, хотя, судя по голосу и неуверенной артикуляции, опять развлекалась, запивая шоколадные конфеты сладким ликером. По мнению Кастета, этой адской смесью хорошо было опрыскивать тараканов – они бы, сволочи, намертво прилипли к полу и подохли бы все до единого от избытка сахара в организме. Жене, однако, сочетание приторно-сладкого ликера с шоколадом нравилось и, как ни странно, нисколько ей не вредило – у нее даже зубы не портились, не говоря уже о фигуре.
Короче, жена была в порядке, и Кастет, выразив напоследок опасения насчет ее заднего прохода – не слипся бы от сладкого, – прервал связь и набрал номер Шпалы. Шпала по-прежнему был недоступен. Кастет озабоченно поковырял в ухе и набрал номер квартирного телефона Шполянских – Шпала был ему нужен, чтобы обсудить кое-какие финансовые моменты, да и убедиться в том, что он жив, тоже не мешало бы.
Квартирный телефон Шпалы не отвечал – возможно, его тоже выключили, чтобы не мешал релаксировать под Дебюсси.
– Вот подонок, – сказал Кастет и посмотрел на часы.
На часах было чуть больше половины одиннадцатого детское время, в которое уважающие себя банкиры только-только возвращаются домой после напряженного трудового дня. Шпала себя уважал – о, более чем! – и потому никогда не ложился спать раньше половины второго ночи. Он, конечно, мог сидеть в кабаке или находиться еще где-нибудь – например, у бабы, – но Кастету в это как-то не верилось. Шпала был человеком в высшей степени уравновешенным, по кабакам ходил редко, а с бабами, если подворачивался случай, предпочитал развлекаться в рабочее время, благо в банке у него для этого имелись все условия. Словом, по всему выходило, что Косолапый был прав: Шпала просто заперся дома, отключив все телефоны, и отдыхал на свой манер, слушая при свечах какую-нибудь классическую муть.
Здраво рассудив, что Шпала вряд ли взял себе за труд вместе с телефонами отключить и дверной звонок, Кастет тронул машину с места и поехал к Шполянскому домой, намереваясь, в случае чего стучать в дверь кулаком, а если придется, то и ногой.
