На этом его размышления прервались, поскольку кабина добралась до места назначения. Об этом Кастета известил мелодичный звонок; створки дверей плавно разъехались, и Кудиев вышел в просторный, превосходно освещенный и дорого отделанный холл седьмого этажа.
Шпала жил на седьмом со дня заселения в этот дом и все это время мечтал перебраться в пентхаус. Его мечта была близка к осуществлению: по окончании операции, которую они сообща проворачивали в данный момент, переезд в пентхаус должен был стать для Шполянского таким же пустяковым делом, как, скажем, покупка нового автомобиля. Пока же Шпале с семьей приходилось ютиться в скромной пятикомнатной квартирке на седьмом этаже, здороваться с соседями в холле и соблюдать правила общежития – в частности, слушать своего Дебюсси чуть тише, чем ему хотелось бы.
Направляясь к двери квартиры Шполянских, Кастет ненадолго задержался у огромного, от пола до потолка, окна, выходившего на Москву-реку. Он немного полюбовался панорамой городских огней; стекло было такое чистое, что казалось, будто его нет совсем, особенно если сфокусировать взгляд таким образом, чтобы не замечать собственного неясного отражения. Кастет с детства боялся высоты, она его страшила и одновременно притягивала. Поэтому он любил постоять у этого окна, забранного толстым небьющимся стеклом: сердце сладко замирало от близости разверзшейся у самых ног семиэтажной пропасти, а разум тешило сознание полной безопасности, обеспеченной прозрачной, но несокрушимой преградой.
Насладившись этим знакомым коктейлем из противоположных друг другу ощущений, Кастет двинулся дальше. Его каблуки издавали отчетливый стук, соприкасаясь с выложенным шероховатой каменной плиткой полом, полированное красное дерево дверей смутно отражало его темную фигуру. В холле царила мертвая тишина – звукоизоляция здесь была что надо живший в старом, еще сталинской постройки, доме с деревянными перекрытиями Кастет больше всего завидовал Шполянскому именно из-за здешней звукоизоляции.
Квартира Шполянских располагалась в самом дальнем конце коридора, в торце – ну, ей-богу, будто во главе стола. На красном дереве двери поблескивал надраенной латунью номер – 35. Коврик для вытирания ног перед дверью отсутствовал, как и во всех остальных квартирах, – народ здесь жил непростой, не из тех, кто месит грязь ногами и тащит ее с улицы в дом. Этот набитый скоробогатыми снобами небоскреб всегда вызывал у демократичного Кастета зависть пополам с раздражением; этот дом был точь-в-точь как сам Шпала, а Шпала всегда, сколько Кастет себя помнил, будил в его душе именно эти чувства – раздражение, зависть и желание подражать, каковое желание, впрочем, Кастет всегда старательно подавлял. Почему подавлял? Потому что знал, что до профессорского сынка Шпалы ему далеко, и не хотел быть смешным. Неумелой копией, выставленной рядышком с оригиналом, не хотел быть, потому и не подражал, хоть и было это временами очень трудно – не подражать...
Кастет протянул руку к кнопке электрического звонка, замялся и посмотрел на часы. Было двадцать три двенадцать, и Кастет не сомневался, что Шпала, открыв ему дверь, не преминет изобразить на своей лошадиной аристократической морде что-то вроде снисходительного недоумения: чего, дескать, тебе, мальчик, зачем приперся на ночь глядя? Или ты время по часам узнавать не умеешь?
Тут Кастет понял, что просто робеет позвонить в дверь, немедленно обозлился на себя и решительно придавил кнопку звонка. Из-за двери донеслась сильно приглушенная здешней знаменитой звукоизоляцией переливчатая трель; Кастет немного подождал и позвонил еще раз, а потом еще.
– Ну, чего ты, сука? – пробормотал он, вслушиваясь в тишину. – Давай открывай! Ты же дома, баран, у тебя же свет горит!
Он снова позвонил – длинно, настойчиво, а когда и это не возымело должного эффекта, раздраженно дернул книзу дверную ручку.
Дверь открылась.
Это было настолько неожиданно и непривычно, что Кастет на какое-то короткое время вообще перестал что бы то ни было думать и ощущать, отдавшись на волю своих рефлексов. Рефлексы заставили его быстро шагнуть в сторону от двери, прижаться к шершавой кремовой стене холла и быстро засунуть руку сзади под пиджак. Увы, там, сзади, за поясом брюк, не было ничего полезного; когда пальцы Кастета вместо удобной рубчатой рукоятки безотказного «глока» схватили пустоту, он пришел в себя, неловко кашлянул в кулак и подумал, что по пути домой надо бы заехать в аптеку и приобрести что-нибудь вроде валерьянки или брома для успокоения расшалившихся нервов. Подумаешь, дверь забыли запереть! Да в этом доме, в крепости этой пятизвездочной, можно вообще не иметь дверей! Какие тут к дьяволу воры, как они сюда попадут, как выйдут на улицу с украденным?!
