* * *
Он загнал машину на знакомую стоянку во дворе двадцатишестиэтажной элитной башни, вышел, закурил и, задрав голову, отыскал глазами знакомые окна. В окнах горел свет – не в одном и не в двух, а по всей квартире, даже в ванной, узкое окошко которой, забранное матовым, стеклом, выходило в лоджию.
– Вот подонок, – повторил Кудиев и, широко шагая, направился к ярко освещенному подъезду.
Он нажал кнопку звонка, и дверь открылась, чмокнув язычком электрического замка, – охрана его знала и пропускала беспрепятственно в любое время суток. То есть случалось, конечно, что и не пропускала, но только в тех нечастых случаях, когда Шпала отдавал на этот счет соответствующее распоряжение: дескать, ко мне никого не впускать, особенно этого придурка Кудиева и особенно с пойлом и с бабами.
На этот раз такого распоряжения, судя по всему, не поступило. Подмигнув любопытному глазу следящей видеокамеры, пялившемуся на него из подвешенного под бетонным козырьком над крылечком подъезда бронированного водонепроницаемого бокса, Кастет вошел в просторный холл и за руку поздоровался с одетым в полувоенную форму мордатым охранником.
– Как служба? – поинтересовался он бодрым тоном. – Шполянский дома?
– Должен быть дома, – ответил охранник, бросив взгляд на свой пульт. – Сигнализация отключена, значит, дома.
– А ты, что ли, не в курсе? – удивился Кастет.
– Да я только что заступил, – сказал охранник.
– А сменщик твой?
Охранник замялся, смущенно пожал плечами и признался:
– Да я его сегодня не видел, Константин Сергеевич. Опоздал я, минут на десять всего, а он, видно, торопился, не стал меня дожидаться, ушел...
– Ни фига ж себе! – изумился Кастет. – Ну, пацаны, у вас, как я погляжу, и бардак! За что же вам мой друг, Анатолий Евгеньевич Шполянский, каждый месяц такие бабки платит? Ладно, ладно, не парься, служба – дело такое, пуп на ней рвать тоже нельзя, для здоровья вредно. Так я пройду?
– О чем разговор, Константин Сергеевич! – воскликнул охранник с преувеличенным радушием. Он явно был рад, что неприятный для него разговор на служебные темы закончился так скоро и безболезненно.
Кастет двинулся к лифту, и тут охранник его окликнул.
– Константин Сергеевич! Извините, у меня к вам просьба... Если можно, вы, это... Анатолию Евгеньевичу... того... Не надо, в общем. Машина у меня что-то забарахлила, минут двадцать с ней провозился, пока завел. Вы уж меня не выдавайте, ладно?
– Старая машина? – зачем-то уточнил Кастет.
– «Копейка», – вздохнул охранник. – Откуда же ей новой-то взяться!
– И то правда, – согласился Кастет. – Ну, не парься, не парься, я – могила. Служи, браток, а я пошел, у меня дела.
Он вошел в лифт, зеркальные створки почти бесшумно сомкнулись у него за спиной, и кабина плавно, без толчков, устремилась в зенит. Глядя, как, сменяя друг друга, на пульте загораются и гаснут лампочки с номерами этажей, Кастет думал о том, какого дьявола ему понадобилось цепляться к охраннику. Тоже мне, блюститель дисциплины, апологет строевой выправки... И все-таки ему было чертовски неприятно, что охрана этой фешенебельной башни ни с того ни с сего вдруг распустилась именно сейчас, когда распускаться ей было категорически нельзя. А с другой стороны, откуда ей, охране, было знать, что распускаться ей нельзя именно сегодня, сейчас? Да и не распускался никто, если как следует разобраться, просто у одного охранника не вовремя закапризничала его старая отечественная керосинка, а у другого, надо полагать, были какие-то срочные дела после работы, раз не потрудился подождать несчастные десять минут...
Кастет поморщился и укоризненно покачал головой. Все-таки подобные вольности должностными обязанностями здешней охраны не предусматривались, и она, охрана, об этом отлично знала. Работа здесь была непыльная, платили за нее очень даже хорошо, и охранники, как правило, ходили по струнке, потому что среди здешних жильцов попадались такие – в частности, небезызвестный А. Е. Шполянский, – кто нипочем не спустил бы охране подобного разгильдяйства, а непременно поднял бы пыль до небес. «Ну и правильно, – с неожиданной, удивившей его самого злостью подумал Кастет. – Дисциплина, мать ее, для того и существует, чтобы не было никаких накладок. Он, видите ли, опоздал ВСЕГО на десять минут! Да за десять минут ловкий человек может половину жильцов вырезать! Нет, дружба дружбой, а служба службой. Все-таки я его, барана толстомордого, Шпале заложу. Пускай рынок идет охранять, дубина стоеросовая...»
