Священник посмотрел мне в глаза.
— Вы верите в бога? — спросил он вдруг. — Простите, что я спрашиваю, это дело глубоко личное, но если можете — ответьте.
Я посмотрел в сторону. Обдумал вопрос и ответил честно:
— Не верю.
Священник снова тихонько вздохнул. Как мне показалось, с сожалением.
— Не поможет? — догадался я. — Бог помогает только своим, да? От атеистов он отказывается?
— Это не он от вас отказывается, а вы от него, — ответил священник, и я невольно поперхнулся, такой справедливой и простой была высказанная им мысль.
— Да, пожалуй, — сказал я растерянно. Посмотрел на собеседника с некоторым уважением и спросил:
— А если покреститься? Поможет?
Отец Михаил неловко развел руками.
— Понимаете, — сказал он почти виновато, — вера в бога не исчерпывается соблюдением религиозных обрядов. Это важно, но это еще не есть истинная вера. Это всего лишь внешние ее проявления. Вера должна быть там.
Он прикоснулся пальцем к груди.
— Она иногда бывает так глубоко, что человек и сам не догадывается о том, что носит внутри. А иногда бывает наоборот. Человек соблюдает все обряды и предписания, знает наперечет все церковные праздники, постится, выстаивает службы, а внутри-то — пусто!
Отец Михаил снова развел руками.
— Пусто! — повторил он. — Нет веры, есть только показное благочестие! А там где веры нет, там и благодати нет.
— Ясно, — сказал я. Голова утомилась от долгого разговора и требовала передышки. Боже мой, каким же я стал слабым!
Я попытался приподняться с камня, но не смог и свалился обратно. Отец Михаил торопливо подхватил меня под локоть.
— Я помогу, — сказал он.
— Спасибо, — пробормотал я. — Пожалуй, помогите. До ворот проводите, если вам не трудно.
Очень медленно, опираясь на крепкую руку молодого батюшки, я дошел до своего дома. Остановился перед воротами, освободился от поддержки и сказал:
— Спасибо.
— Не за что, — ответил священник вежливо. — Вы приходите в церковь. Побеседуем, познакомимся… Хочется лучше узнать своих прихожан.
— Я атеист, — напомнил я.
— Это ничего, — ответил отец Михаил. — Все равно приходите. Церковь для всех открыта.
— Вы теперь там работаете? — спросил я.
Священник улыбнулся. Улыбка была хорошая, не обидная.
— Служу, — поправил он. — На бога не работают. Богу служат.
— Ну, да, — пробормотал я. И повторил:
— Спасибо.
Отпер ворота, приоткрыл створку и пошел во двор с таким чувством, словно возвращался в фамильный склеп.
Священник стоял неподвижно и провожал меня взглядом. Закрывая ворота, я видел в его глазах удивление и озабоченность.
Остаток дня пролетел незаметно.
Я все больше погружался в сумрачный мир, тонул в нем, с удивлением и страхом отмечая каждый новый призрак, оживший в сознании. Наверное, такое же чувство испытывают тонущие люди. Погружаются в глубины, понимая, что никогда не выберутся обратно, и пытаются краем угасшего сознания ухватить то, что не дано увидеть другим. Оставшимся на поверхности.
Вот и я приобщился к обществу утопленников. Еще один пассажир «Титаника» с билетом в один конец. Только тонул я не в холодной океанской воде, а в собственном больном сознании.
Оно оказалось ничуть не менее глубоким, чем любая океанская впадина. Возможно, оно было даже гораздо глубже. Беда в том, что свет не достигает такой глубины, и мозг погружается во тьму задолго до того, как упадет на самое дно.
В этом сумеречном состоянии я провел какое-то время. Какое? Бог его знает. Время для меня больше не имело значения, оно превратилось в абстрактную категорию, в прямую, которая соединяет рождение и смерть. Рождение осталось далеко за плечами, а смерть приближалась с каждым сделанным вдохом и выдохом. Ведь я расходовал жизненную энергию уже тем, что просто дышал. А восполнять ее было нечем. Есть я по-прежнему не мог.
Я лежал на постели и пытался вспомнить сегодняшнее число. Впрочем, даже если бы я его и вспомнил, мне бы это мало что дало. Я не помнил, когда я приехал на дачу. Неделю назад? Две? Не знаю.
Телефон умер. Месяц назад меня этот факт только обрадовал бы. Даже один звонок в день казался мне раньше обременительным, а сейчас я бы обрадовался голосу незнакомого человека, ошибшегося номером. Скажу больше: я бы обрадовался даже звонку жены.
