Я теряюсь. С одной стороны, меня беспокоят слова Марка, они же слова Аристарха: а что, если это действительно нельзя остановить? С другой — я не могу понять, всерьёз говорит Марк или нет. Хотя как уж тут после всего говорить не всерьёз?
— В любом случае, даже если это и можно остановить, думаешь, это сделала бы ты?
— Да, — отвечаю я, не веря своим ушам. Как же это глупо!
Марк смеётся.
— Пойдём лучше найдём Яна с Карой, — говорит он, и я забываю об Аристархе. Это правда — нам нужно найти их как можно скорее. Не знаю почему, но у меня такое чувство, что любое промедление губительно.
Мы направляемся домой к Яну и Каре. По пути пробуем им позвонить, но телефон Марка отказывается набирать номер, а мой продолжает гнуть линию про недостойный абонемент. Пока мы идём, изнывая от жары, разум отказывается фиксировать происходящее. Разум пытается отключиться, но терпит неудачу.
Мост Александра Невского разведён средь бела дня.
Небо местами приобретает оранжевый оттенок.
Я почему-то вспоминаю про слойку с абрикосом. Совсем недавно Марк притащил из магазина булочки с корицей, мы их постоянно едим. Я, как обычно, сунула их в микроволновку, даже не смотря. Но через полминуты почему-то не запахло невозможно приятным ароматом корицы, а микроволновка начала искрить. Я поспешно вытащила булочки и тут только заметила, что они другой формы, не такой, как мы привыкли. Да и не с корицей вовсе. У Марка просто глаза на лоб полезли, когда он откусил одну из них, вторую он сразу выхватил у меня из рук. Я не знаю, что это были за булочки, когда я не глядя засовывала их в микроволновку, но вот вытащила из неё я слойки с абрикосом. Марк никогда не купил бы слойки с абрикосом, в какой бы рассеянности он ни пребывал, потому что у меня жуткая аллергия на всё абрикосовое. Он клялся, что покупал наши обычные булочки с корицей. Сейчас, глядя на это оранжевеющее небо, я полагаю, то было одним из начинающихся проявлений Диссонанса.
Марк спрашивает, о чём я думаю, и я отвечаю, что об абрикосовых слойках. Он удивляется, но потом тоже задумывается.
Позже оказывается, что почти все мосты ни с того ни с сего разведены посреди дня. К счастью, чтобы попасть домой к Каре, нам не нужно пересекать мост, но от этого спокойнее на душе не становится.
Мы всё идём и идём, и я вдруг понимаю, что уже вечер пятницы, а вокруг ни одной машины. Проспект, на котором в это время всегда безумные пробки и люди добираются домой по три часа, абсолютно пуст. Это пугает до жути.
Но то, что мы видим на другом проспекте, пугает просто до смерти. Куча машин в ряд, неживая тишина и ни одного водителя за рулём. Пустые, мёртвые машины заполнили обе полосы, и выглядят они так, словно их бросили сотню лет назад при каком-то апокалипсисе.
Хотя, наверное, насчёт сотни я ошибаюсь.
Когда мы наконец доходим, поднимаемся на нужный этаж и собираемся звонить в дверь, желудок у меня сворачивается в узел, словно предчувствуя нечто ужасное. Марк давит на кнопку звонка, и вместо привычной трели раздаётся какое-то бульканье. Меня начинает тошнить.
Хотелось бы списать на испорченную еду, но я знаю, что тошнит меня от страха.
Мы слышим, как открывается первая внутренняя дверь, кто-то смотрит в глазок.
— Убирайтесь, — слышим мы безжизненный голос Яна и на какое-то время теряем дар речи от такого поворота.
— Но… — начинаю я, однако Ян из-за двери меня перебивает:
— Убирайтесь.
— Мы просто хотели убедиться, что с вами всё в порядке, — обретает наконец дар речи Марк.
— С нами?
— Ну да, с тобой и Карой, мы волновались, что…
— Карина мертва.
Я давлюсь собственной слюной и закашливаюсь. Кариной Ян не называл сестру уже лет десять.
— Что? — не верит своим ушам Марк.
— Карина. Мертва. — раздельно и безжизненно доносится из-за двери.
— Но как?! — ужас в моём голосе чувствует, наверное, весь дом.
— На неё упало пианино.
— Как?! — снова вырывается у меня.
— Вот так! — зло бросает Ян, и мы слышим звук захлопывающейся двери.
Долго ещё мы стоим на лестничной площадке, то стуча в дверь, то звоня в булькающий звонок, то взывая к Яну, но больше из квартиры не доносится ни звука. Ясно только одно — нам придётся уйти.
