Специалисты утверждают, что человек, не имеющий соответствующих навыков обращения с пушными зверьками, практически не сможет брать их, особенно песцов. Бурцев же воровал умело, знал, где поукромнее места, где легче проникнуть на территорию хозяйства, будучи уверенным, что собаки, взятые из его питомника, не будут на него лаять.
И все же Бурцев трудно шел на признание того или иного эпизода кражи, сознавался лишь в том случае, если были улики, от которых он уже не мог отвертеться.
— Бурцев, — обратился майор Гирявой к арестованному на очередном допросе, — вот вы отрицаете свое участие в краже 178 штук выделанных песцовых шкурок. Но свидетель Воронкова — жена вашего подчиненного — сообщила, что ее муж рано утром восьмого ноября пришел домой вместе с вами и парнем по имени Александр, что все вы какое-то время были во флигеле. После вашего ухода она увидела на кровати много песцовых шкурок. Через два-три дня сначала Александр, а затем вы, Бурцев, забрали свою долю, а у Воронковых осталось шестьдесят штук. И еще одно доказательство, — спокойно продолжал майор, — спустя несколько месяцев после кражи вы привезли на квартиру Кравцовой семь песцовых шкурок, из которых она пошила семь женских шапок. За каждую из них вы уплатили 15-20 рублей. Что теперь скажете?
— Да, был я на краже вместе с Гаврилюком и Воронковым. Машина Гаврилюка, он ею и управлял. Автомобиль оставили в лесопосадке, а сами пошли к забойному цеху Краснолиманского зверохозяйства. С помощью ломика я отжал запоры внутреннего замка, и через дверь мы проникли в цех. Дальше все вам известно.
— С этим все ясно, — подтвердил Гирявой. — А что скажете в отношении кражи песцов в ночь на второе августа 1984 года из того же зверохозяйства?
— Если докажете, может, и расскажу, но у вас пока нет оснований обвинить меня в этом деле.
— Есть! И очень убедительные. Вот акт криминалистической экспертизы, — следователь протянул лист бумаги с фототаблицей сравнительных исследований найденного на месте происшествия никелированного обломка от кусачек с теми, что были изъяты при обыске квартиры. — Как видите, аргумент убедительный, от него никуда не денешься.
— На этой краже, — угрюмо заговорил Бурцев, — я был вместе с Коренным на своем «Москвиче». Тогда мы взяли двадцать семь песцов. Разрезал металлическую сетку кусачками в заборе я. Песцов отвезли ко мне на квартиру. Позже их продал. Часть вырученных денег в сумме 1.875 рублей вручил Коренному...
...Операция по задержанию Гаврилюка была простой. В кабинет начальника цеха вошли Медвень с товарищами и спросили, где можно увидеть мастера Гаврилюка. Начальник цеха показал на окно: во дворе стоял человек. Подошли к нему: «Вы Гаврилюк?». — «Да». — «Следуйте за нами».
Когда сели в машину, Медвень обратился к пассажиру:
— Александр Семенович, расскажите о своих делах...
— О чем? — переспросил Гаврилюк.
— О зверях, пушных зверях, уважаемый, — напомнил Медвень, — о том, как брали их. А лучше о песцовых шкурках, они ведь готовенькие лежали на складе, за ними не надо было бегать, ловить, да и «навар» в таком случае богаче.
Гаврилюк несколько минут молчал, преодолевая шоковое состояние от неожиданной встречи, хотя и должен был бы предвидеть ее.
— Да, я вас каждый день ждал, в особенности последние пять дней, когда задержали Бурцева. Я не знал, куда себя деть, думал, что с ума сойду. Я ему одолжил денег для улаживания каких-то дел.
Каждый раз после допроса Гаврилюка Медвень задумывался над проступками этого человека. Чего ему не хватало? Имел добрый дом, прекрасную семью, работу, уважение близких, полный материальный достаток. Никто из окружения не мог назвать его стяжателем, накопителем, нечистоплотным мздоимцем. И все же он — преступник: попал в историю, которая в уголовном кодексе квалифицируется как организованное хищение в особо крупных размерах. А за это закон карает очень строго.
Бурцев и Воронков брали все, что плохо лежит. Алчность, стяжательство этих людишек совратили и привели на скамью подсудимых и Мойсу.
Шесть подсудимых по одному делу. Ущерб, причиненный группой Бурцева, составил свыше пятидесяти тысяч рублей.
