Некоторые могилы совсем заброшены. И мне становится так жалко тех, кто волей судьбы закопан и «обделён» вниманием.
Тебе я не ношу цветы. Ты же их не любишь. Их приносит кто-то другой.
31. Так проходят дни.
Дни ничем не наполненные. Пустые, неинтересные, одинаковые. Больные дни. Дни, в которых я пытаюсь оживить себя.
Я начала молится.
Я просила у Бога спокойствия, смирения. Я просила у Бога добрых ночей. Я начала читать Библию (в который уже раз!). Мне всегда эти 900 страниц казались бесконечными. Но я стала читать, пытаясь открыть для себя истину. Вскоре я поняла, что заставляю себя. Я бегаю глазами по строчкам, ничего толком не улавливая. Я, наверное, к Библии вернусь позже.
Или не вернусь. И, кажется, я прошу так немного. Я засыпаю с надеждой, с верой в новый день.
Я просыпаюсь с болью, разбитой головой и тобой во сне.
А Бог так и не проснулся. Я перестала молиться.
Мой компьютер я не включала уже давно. Привычка набирать текст мгновенно куда-то делась. Испарилась, как неведомый зверюшка. Привыкаем, отвыкаем. Я привыкну.
— Вы привыкли?— спросила я. Мне показался этот вопрос слишком прямым, твёрдым.
— Я вбираю в себя осознание того, что это прошло, — она опустила голову. — Я жила в этом, а теперь я живу в настоящем. И это настоящее другое. Мы сидим с Вами в кафе. За окном дождь, да? Через несколько секунд я буду уже в иных мыслях, и я осознанно на это иду.
Я зашиваю себя.
Я привыкну.
Я излагаю тебе всё в письмах, а для этого мне нужны лишь чернила и бумага. Много чернил и много бумаги. Меня посещает мысль, что мне стоит возвращаться. Возвращаться в нормальное (хотя теперь, слово «нормальное» представляет из себя что-то совсем непонятное. Нужен словарь) состояние, но во мне разлом.
Так проходят дни.
32. Дни— это время.
Время— это свобода.
Теперь у меня столько свободы, что я не знаю, как ей распорядиться. Изобилие свободы— это невыносимо. Я напоминаю себе заключенного, который просидел в тюрьме больше пяти лет и вот теперь, когда его освободили, он стоит на улице, и у него полно свободы, а что дальше— он не знает. Свобода слева, свобода справа, свобода впереди и больше не надо спрашивать разрешения сходить в туалет. Свобода долгожданная и восхитительная, но что с ней делать?
Я дарила себя тебе, я творила, я встречалась с людьми, а сейчас я как этот заключенный, тонущий в просторах своей свободы. Надо выбираться.
И платье мне уже совсем не нужно. Порезать его на носовые платки. Насморк приходит и уходит, а платки заканчиваются.
— Кстати, эта повязка — кусочек того платья.
— Время лечит,— говорю я.
— Нет. Из времени плохой доктор. Мы сами себя лечим. А время. Время учит.
Она закурила.
БЕЗ ВОЛОС
33. В свободе можно вспоминать: я слышала, что чем длиннее волосы, тем больше на них скапливается негативной энергии. На кончиках волос— вся тяжесть. Так зачем же я таскаю на себе такой груз?
Сейчас принимать решения очень просто, поэтому я беру ножницы и прядь волос. Напоминаю себе ребёнка трёх лет, который экспериментирует с новой игрушкой, и смеюсь над своим отражением.
Неужели я и вправду верю в то, что распрощаюсь со всем негативным?
— Верю,— твержу я себе и режу всё новые и новые пряди. Волосы падают на пол, и я совсем о них не жалею. Пройдёт немного времени, и будут новые.
Волосы— самое мелкое, о чём можно жалеть.
Смотрю в зеркало. Разглядываю новый «имидж». Я обкромсала себя очень небрежно. Срезав волосы, решила отгородить себя от прошлого. Удивляюсь своему отражению. Нравится мне или нет— не могу понять, но так мне комфортней. Комфортней внутри.
Ещё там, на кладбище, я почувствовала, что часть меня отделилась и осталась вместе с тобой, с моими слезами ушла в землю. Меня уже не будет, точно так же, как не будет тебя. Я пытаюсь родиться по-новому, но я застряла где-то в утробе. Темно. Наверное, так же, как у тебя.
34. Можно в мыслях просидеть бесконечно. За пределами этих стен что-то происходит, независимо от меня кто-то как-то движется, а я нахожусь здесь, окружённая волосами и смотрящая в зеркало на «нового» человека. Новый человек (новое настроение, новый путь, новое притягивает, Новая Зеландия). Новый человек. Здравствуй.