– Змей марокканский!
– Саня, Саня… Кем я только не был за годы дружбы с тобой. Как будем делить девиц?
Валдаев заметался. Он забыл, что его сердце вроде бы занято, забыл о Лизе! Он сейчас думал только о том, как не прогадать и не отдать Здоровякину самых симпатичных девчонок. Он уже представлял, как они будут открывать дверь на его звонок, освещенные сзади солнечным светом из окна, свежие, аппетитные… Но вдруг… Вдруг, если он придирчиво отсортирует себе восемнадцати-двадцатилетних, в его снасти попадут долговязые страшилища, а Здоровякину достанутся знойные тридцатилетние женщины?
Да… Валдаеву пора было жениться. Он становился маньяком – с воспаленным алчным взором и пересохшими от вожделения губами.
В конце концов дам поделили по территориальному признаку, в целях экономии бензина и времени.
Яркая и счастливая после вчерашнего приступа, Лайма подхватила утром смету, сделанную Лизой, и упорхнула на встречу с клиентом. Она вовсе не походила на умирающую. Возможно, перепила алмагеля. Возможно, ссадины на лице милой подруги живительно повлияли на организм Лаймы. Трудно было не возликовать, увидев, что стало с хорошенькой Лизиной мордашкой.
– Кто тебя так?! – с негодованием спросил Родион. Он насупился, сжал кулаки.
– Подралась, – потупив глазки, призналась Лиза.
– Ты? Ты подралась?! – не поверил архитектор.
– Да. Какой-то наглый подросток чудовищных размеров пытался отобрать у меня сумку. А там ведь деньги. И ключи от машины. И от квартиры. И моя драгоценная косметика. И…
– И что? Ты не отдала ему? – подключился к разговору Апогей Палыч.
Он приблизился к столу Елизаветы и внимательно изучал ее лоб, скулу. Под мышкой Апогей с трудом удерживал какое-то монументальное полотно, написанное маслом.
– Конечно нет! Я ему врезала! О, как я ему врезала!
– Фантастика! Лиза, наш кроткий ангел, кому-то набила рожу!
– И ногой добавила! – приврала Елизавета.
Родион недоверчиво смотрел на воительницу. Наверное, в его сердце рушился образ женственной, мягкой, мечтательной красавицы. Лиза и драка – это не сочеталось.
– Я запишусь на курсы тэквондо, дзюдо, карате, – сказала агрессивная барышня. – Мне не понравилось, что на меня нападают. Но мне понравилось бить и причинять боль. Знаете, классно!
У Родиона волосы встали дыбом. Лиза! Его нежная Лиза! В глазах у Апогеши мелькнула неясная тень. Очень редко он смотрел на Елизавету иначе, чем на симпатичного ребенка и талантливую подчиненную. Случалось, конечно, когда Елизавета надевала уж совершенно короткую юбку или безумно тугой корсет. Сейчас Апогей Палыч, представив девицу с плеткой в руке, вновь вспомнил о том, что Лиза – женщина и пользуется бесперебойным успехом у мужчин. Но босс тут же с отвращением прогнал из головы картинку с изображением Елизаветы в черных кожаных доспехах, с наручниками и кнутом.
– Ты ведь не возьмешь отгул? – с мягкой утвердительностью спросил он. И, получив отрицательный ответ, вздохнул с благодарностью и облегчением. – Не больно? Впрочем, тебе ссадина даже идет. Добавляет шарма.
– А знаете, певица есть французская, – вспомнил Родион. – Как ее? В клипах она вечно с разбитой физиономией, вечно ее избивают. Пищит так приятно…
– Милен Фармер, – подсказала Лиза.
– Точно!
– Вот, Лизочка, посмотри-ка… – перебил Апогей. – Что, если предложить в офис Рудницкого?..
С видом доброго дядюшки, приготовившего семье незабываемый подарок, Апогей развернул в сторону Лизы и Родиона принесенное полотно.
В далекой молодости Апогей Пирожков был художником. Его звонкое имя прямо-таки просилось на картину (в качестве подписи). Он вращался в богемных кругах, нещадно смолил дешевые сигареты и носил сальные волосы до плеч, перевязанные банданой. После дебютной выставки самоуглубленные критики повесили на Апогея ярлык, с которым он никогда больше не расставался. «Талант, конечно, присутствует, – писали они, – однако не хватает оригинальности и глубины…»
К сорока годам Апогей Палыч уяснил, что проживет всю жизнь, считая копейки, с клеймом неоригинального и неглубокого художника. И, плюнув на амбиции юности, переквалифицировался в бизнесмена. Организовал дизайнерскую фирму, набрал оформителей, пригласил архитектора, нанял бухгалтера, заключил контракт с бригадой строителей, – и дело пошло. Сейчас у Апогея Палыча была короткая стрижка с элегантной проседью, он носил дорогие костюмы и обувь, специально привозимую из Люцерна, из магазина «Bally» на Грендельштрассе. Его студия котировалась в городе, имея единственного полноценного конкурента – фирму «Русский модерн». Заказывать интерьер в «Артиссимо» было престижно. А на досуге Апогей Палыч доставал мольберт, краски, цеплял на лоб разноцветную бандану и отдавался страсти. Дизайнеры «Артиссимо», по мере возможности, пристраивали его творения в квартирах и коттеджах клиентов, сдирая с заказчиков неимоверные суммы.
