«А как ее есть?» – спросил я.
«Молчи и не задавай вопросов! – сердито сказал мой вожатый. – Я говорю, а ты слушаешь… И молча ешь рыбу. Вот так».
Рыбак сложил пальцы обеих рук и, словно двумя клювами, отщипнул от рыбы два кусочка: один – возле головы, другой – у хвоста. И сначала положил в рот кусок из правой руки, а потом – из левой.
Я постарался как можно точнее повторить маневр.
Рыбье мясо было розовым и удивительно вкусным.
Я подумал, что это, наверное, форель.
А мой наставник покачал головой и сказал:
«Нет, не форель. Но тоже из лососевых».
«Сначала, как ты помнишь, мы пошли к Белену, – сказал Рыбак, тщательно пережевав отправленную в рот пищу, и продолжал: – Помнишь, я отругал тебя за то, что ты раздавил жука? (см. 12.XI.2) Надо было объяснить тебе, что всё живое – такие же существа, как мы. И нельзя никого убивать без причины… Вот рыбу эту убили по причине нашего голода. Орел это разрешает. Но убивать без причины и тем более – по бесчувственности, небрежности, невнимательности…!»
Рыбак испуганно посмотрел на меня и тут же ласково улыбнулся:
«Того зеленого жука не ты убил. Я тебя обманул. Он уже три дня валялся на тропинке».
И снова в различных местах отщипнул от рыбы и сказал:
«В храме Белена я тоже тебя обманул (см. 12.XI.3). Ты думал, я молюсь о твоем исцелении. Но я читал Целителю древние стихи о том, как становятся охотниками… А ты на следующее утро пришел ко мне радостный (см. 12.XII.1). Я понял, это еще один знак. Я понял, что ты не только исцеления у меня ищешь».
Отправил в рот куски и жевал осторожно и сосредоточенно, словно в любое мгновение могла попасться острая косточка или камешек. А потом сбивчиво продолжал:
«Знаки, знаки… Многие из них я придумывал, чтобы усилить твое ожидание. Но настоящие знаки тоже были. Ветры, например… Надо было обострить твое внимание. Помнишь, я заставил тебя почувствовать дерево? Помнишь, я объяснил тебе, что среди камней тоже встречаются живые существа? (см. 12.XII.3)… К Леману, на берег озера, я тебя привел, чтобы показать, что храмы иногда бывают без храмов. И там тоже живут боги (см. 12.XII.4)… Когда ты сам вычислил имя Вауды, я понял, что ты не только внимателен, но и догадлив… В отличие от многих римлян, в тебе, Луций, почти нет чувства собственной важности. Помнишь, я стал передразнивать тебя, обзывал заикой? Но ты не протестовал, не обижался, не горевал. Поздравляю. Это – ценное качество, которое защищает человека от злобного и завистливого краннона».
«Ты опять хочешь спросить?» – вдруг спросил мой наставник.
Я не хотел спрашивать, потому что рот у меня был набит рыбой, и, хотя мясо было вовсе не костлявым, я тоже старался пережевывать осторожно.
«Жуй, жуй. Потом спросишь, – сказал Рыбак. – И овощи бери. Нельзя есть одну рыбу».
Я прожевал. Хотел откусить от репы. Но увидев, что мой собеседник внимательно на меня смотрит и словно ждет от меня вопроса, спросил первое, что пришло в голову:
«А от чего ты очищал меня на озере, когда долго лил на меня воду?»
«Глупый вопрос», – ответил Рыбак и поморщился.
«Почему глупый?» – спросил я.
«Еще более глупый вопрос, – сказал нервий и нахмурился. – Ты ведь чувствуешь, что если я начну объяснять, от чего я тогда тебя очищал, ты ни за что не поймешь».
«А какой вопрос я должен тебе задать, чтобы тебе понравилось?» – спросил я.
Рыбак вздохнул и велел:
«Ешь репу. Ты ведь хотел откусить от нее. Но потом передумал».
«Ты мысли мои читаешь? Как тебе это удается?» – спросил я.
«Кто из нас чьи мысли читает – трудно сказать», – ответил Рыбак и протянул мне репу.
Я стал жевать пареную репу, а вожатый мой продолжал:
«Когда мы потом пошли к Вауде, помнишь, вдруг радуга появилась, птицы запели и бабочки закружились? (см. 12.XIII.1) И я спросил тебя: что ты чувствуешь? Ты сказал, что тебе грустно и тоскливо и что ты придавлен к земле».
Я кивнул.
«Но чувствовал ты тогда совсем другое, – сказал Рыбак. – Тебе было легко и радостно. Так ведь?»
Я снова кивнул, пережевывая.
«Я тогда очень за тебя порадовался, – сказал нервий. – Ты ответил так, как должен ответить истинный охотник. Он должен грустить и тосковать от красоты краннона. Потому что это мимолетная красота. Настоящему охотнику одновременно радостно и грустно, легко и стесненно… В первой долине ты еще ничего не чувствовал, не слышал и не видел. Но ты стал учиться чувствовать меня, своего вожатого. И поэтому впервые дал правильный ответ».
