Как правило, курои живут в аннуине. А когда им надо спуститься в гатуат, они заимствуют чью-нибудь душу, или, если им приходится явиться в кранноне, берут чье-либо тело, так сказать, принимают форму.
(3) Тут Рыбак прервал свое заумное повествование и замолчал.
И я решил не прерывать его молчания. Хотя у меня накопилось много вопросов. И главным из них был такой:
«А ты к кому себя причисляешь? Кто ты – охотник, воин или, может быть, «божественный пастух» или «солнечный коневод»?»
Словно читая мои мысли, Рыбак вдруг лукаво посмотрел на меня и сказал:
«Я двадцать лет под руководством одного воина охотился за силой. Потом сам стал гатуатером, то есть воином… Но чтобы стать куроем, мне надо по меньшей мере умереть и расстаться с телом. А мне этого пока нельзя сделать. Пока мой маленький друг заикается».
Я благодарно улыбнулся и продолжал мысленно формулировать вопросы. Вопросы были такими:
«Что такое место силы? Как можно остановить время? Каким образом воин приобретает знание? Чем знание ореха отличается от знания ольхи? И что такое знание дуба? И каким знанием обладает этот самый курой, который не имеет ни тела, ни души?»
Я надеялся, что Рыбак и на эти вопросы ответит. Но он перестал читать мои мысли.
VI. Сначала мы шли по тропинке. Потом оказались на узкой проселочной дороге. Затем дорога ушла вправо, а мы, двигаясь точно на запад, опять пошли по тропинке, вошли в смешанный лес, потом вышли из него, и перед нами открылась широкая поляна, усыпанная пестрыми цветами и покрытая яркой, удивительно зеленой для этого времени года травой.
Рыбак велел мне собирать цветы. Я решил – для венка. И разглядев неподалеку прямо-таки заросли каких-то ярких и высоких фиолетовых цветов – ты помнишь: цвета нашего «перекрестка» серый и фиолетовый? – собрался сорвать один из них. Но Рыбак слегка ударил меня по руке и укорил:
«Эти нельзя. Они…» – и дальше произнес несколько слов на непонятном своем языке.
«А какие можно?» – спросил я.
«Делай, что тебе говорят, и не задавай глупых вопросов», – последовал ответ.
Вокруг росли лишь красные и желтые цветы; – а это, как ты помнишь, цвета наших «противников».
В глубине поляны я заметил несколько синих бутонов и двинулся в их направлении. Но когда до цветов – вблизи они оказались на редкость стройными и красивыми, не просто синими, а разных оттенков: от нежно-голубого до царственно-фиолетового! – когда до этих цветов мне оставалось совсем ничего, Рыбак неожиданно схватил меня за плечо и рванул к себе.
«Опять не то?» – спросил я, потому что гельвет молчал, испуганно на меня глядя.
«Выбор красивый, – тихо ответил Рыбак. – Но неужели ты не почувствовал, что цветы тебя заманивают? Под ними – бездонное болото».
Я удивленно осмотрел поляну, на которой мы находились. Никаких признаков болота я не обнаружил.
Рыбак же покачал головой и обиженно произнес:
«Поверь старому гатуатеру. В сумерки почти каждая цветущая поляна может превратиться в коварное болото».
Я посмотрел на небо. Солнце едва достигло западной стороны неба и не собиралось склоняться к закату.
Я тоже решил обидеться и сказал:
«Как я могу собирать, когда всё не то и ничего нельзя?»
«А ты прими помощь, которую тебе предлагают», – ласково улыбнулся мне Рыбак.
«Какую помощь?» – по-прежнему обиженно спросил я.
Гельвет приложил палец к губам, а затем повернулся и этим же пальцем указал в противоположную сторону.
«Вон, серый жук сидит на белом цветке. Он уже давно хочет помочь тебе. Но глупый маленький римлянин не слышит и не чувствует».
Действительно, в нескольких шагах от нас я увидел цветок и жука. Бутончик цветка действительно был белым. Но жук был не серого, а пронзительно черного цвета.
И словно читая мои мысли, Рыбак произнес:
«Да, в сумерках цвета изменяются. Даже опытный охотник за силой не всегда умеет правильно различить».
Следуя указаниям гельвета и с помощью жука я стал собирать цветы. Выглядело это так:
Жук перелетал с цветка на цветок. Я подходил к цветку, на котором он сидел, просил у цветка прощения за беспокойство, просил вылечить мой недуг, осторожно срывал стебель, а после шел к цветку, на который перелетел жук, благодарил жука за содействие, и жук перелетал на следующий цветок, а я, обращаясь к растению… Так повторилось раз семь или восемь – я не вел точного подсчета навязанным мне странным действиям.
