На следующий день она долго думала о том, что будет лучше: взять Томаса с собой на работу или остаться здесь, дома, с ним. Ни один из вариантов особенно не подходил. С одной стороны был душный бар, с другой… С другой дом, где мать днем ранее покончила с собой… Воображение включалось и работало, работало, работало… Можно было, конечно, отпроситься с работы и поехать куда-нибудь с Томасом, но Гвен чувствовала, что из этого точно не выйдет ничего хорошего. Веселиться сейчас она не могла, а просто так слоняться без дела – проще было бы остаться дома. Единственной надеждой стала подруга.
Ее дети были почти одного с Томасом возраста, они дружили, и Лорель, по мнению Гвен, была одной из самых лучших матерей в мире. К тому же она нравилась Томасу, а Томас нравился ей. Гвен позвонила подруге и договорилась оставить у нее брата. Бар закрывался далеко за полночь, и она планировала вечером отпроситься, но Лорель убедила ее, что если Томас останется у нее на ночь, то совершенно никого не стеснит.
– Да и тебе, наверное, нужно немного побыть одной, – сказала Лорель. – Ну или отвлечься. – Она многозначительно посмотрела на Гвен и начала рассказывать, как не могла найти себе места, когда ушел первый муж. – Вот только с моими детьми тогда посидеть было некому, а с твоим есть.
– С моим? – Гвен задумалась, пытаясь понять, нравится ей это сравнение или нет.
Представляла ли она когда-нибудь Томаса своим сыном? Возможно. Особенно после того, как мать сама временами начинала считать так. Может быть, с физической точки зрения это и представлялось Гвен с трудом, но психологически – она иногда рассматривала такую возможность. Особенно в последние годы, когда состояние матери стало резко ухудшаться. Да и Томас, Гвен почти была уверена в этом, неосознанно считал ее больше чем сестрой.
– Если хочешь, то можешь сегодня напиться, – посоветовала Лорель, хитро подмигивая. – Иногда это помогает.
– Возможно, – согласилась Гвен, но про себя подумала, что потерять мужа и потерять мать – это не одно и то же. Правда, какое из двух зол протекает болезненнее, она так и не смогла понять.
«Наверное, все дело в том, каким был муж и какой была мать. И сколько времени люди прожили вместе. Как прожили. Какие между ними были отношения. Сколько накопилось обид». Гвен поймала себя на мысли, что не испытывает к матери ничего, кроме благодарности – она ведь могла взять оружие и натворить столько бед, что голова пошла бы кругом, а так тихо и спокойно… К тому же она могла убить Томаса, но не убила. Неизвестно, как бы все обернулось, если он не смог заснуть и спустился вниз, когда мать пыталась избавиться от демона в своей голове! «И как я только не смогла заметить этого?!»
Гвен ехала на работу и не могла перестать обвинять себя в том, что упустила из вида произошедшее у матери ухудшение. «А если бы заметила? Что тогда? Что я могла сделать? Вызвать врачей? Но ведь ее уже осматривали врачи. Никто не может запереть человека в психушку, если он не причиняет никому вреда. Он должен жить дома, с семьей. Жить, пока ему однажды не придет в голову, что настало время положить конец этой жизни».
Гвен вспомнила совет подруги и решила, что напиться – это не так бессмысленно, как ей казалось вначале. Она отработала свою смену до конца, настойчиво строя планы, чем займется, когда будет свободна, но выйдя из кафе, решила, что отправится к Лорель, заберет Томаса и поедет домой. Напиться можно и дома. К тому же и напиваться-то не обязательно – чуть взбодриться, чтобы не мерещилась всякая ерунда.
Гвен остановилась у дома подруги, увидела, что свет не горит, и решила, что Томас уже спит. «И о чем я только думала? – возмутилась она, отчитывая себя за то, что не учла, который сейчас час. – Похоже, действительно остается только напиться». Гвен долго сидела в машине, бездумно наблюдая за тем, как ветер треплет вывешенное на веревке детское белье. «Нужно ехать домой», – твердила она себе, но желания снова оказаться там, где, казалось, до сих пор витает дух матери, не было, к тому же если учесть, что в доме этом ей придется быть одной. «Но и не здесь же стоять».
