Гвен заставила себя включить зажигание. «Фиеста» недовольно заурчала и повезла ее домой. Темнота пугала, но воображение молчало. Молчало до тех пор, пока Гвен не оказалась на крыльце своего дома. Мрак скрыл кресло-качалку, нарисовав на его месте черный силуэт. И ветер. Ветер оживил этот мираж. «Что бы сейчас сказала мать, если бы была жива? Почему я не привезла Томаса? Или почему осмелилась прийти сама? А может, даже не заметила бы меня, приняв за очередного демона, которые вертятся возле нее, пытаясь забраться в голову? В ее больную голову».
Гвен вошла в дом и включила везде свет. Страхи развеялись, оставив щемящее чувство пустоты. Есть не хотелось, спать тоже. Гвен включила телевизор и заснула на диване, убаюканная голосами героев ночного фильма. Ей приснилось что-то из детства, что-то из того светлого времени, о котором чем взрослее становишься, тем больше хочется вспоминать.
Когда Гвен проснулась, она не помнила своего сновидения, но продолжала улыбаться. Утро скреблось в окна яркими лучами. Гвен закрыла глаза, не желая просыпаться, но и не собираясь засыпать снова. Разум находился в пограничном состоянии – не воспринимая реальность, но и не отказываясь от нее, и ей хотелось продлить это как можно дольше. Голова была легкой и свободной от тяжелых мыслей, но где-то в глубине Гвен знала, что стоит ей окончательно проснуться – и легкость будет немедленно заполнена чем-то крайне тяжелым. Поэтому она просто лежала на диване не открывая глаз и медленно продолжала просыпаться. Не хватало только криков Томаса, к которым она успела привыкнуть за последние годы. Следом за воспоминанием о брате в памяти появились звуки шагов матери. Она проходит мимо нее, что-то ворчит себе под нос.
Гвен улыбнулась, вспоминая себя маленькой девочкой. Затем девочка повзрослела. Шаги матери стали более тяжелыми. Ее бормотание – более бессвязным. Улыбка на губах Гвен поблекла, смазалась. Голос матери зазвучал в ушах, выплевывая оскорбления. Гвен перестала улыбаться, поджала губы, заставляя себя молчать. Голос матери стих. Где-то далеко хлопнула входная дверь.
«Все, хватит, надо просыпаться!» Гвен беспокойно заворочалась, чувствуя приближение чего-то недоброго. Наступила абсолютная тишина. «Все, хватит! Хватит! Хватит!» Гвен отчаянно пыталась заставить глаза открыться. Тишина зазвенела в ушах, достигая апогея. «Черт!» Гвен зажмурилась, ожидая услышать выстрел, но выстрела не было. Ничего не было.
Она осторожно подняла голову, огляделась. Диван, гостиная, за окнами утро. Большой дом пуст. Уже пуст. Гвен поднялась на ноги, умылась, сварила себе кофе и вышла на крыльцо. Кресло-качалка, в котором умерла мать, неподвижно стояло недалеко от входа. «Нужно было вчера напиться», – хмуро подумала Гвен, отвернулась, вглядываясь в разросшийся кустарник, окруживший дом, сделала несколько глотков кофе. Она вспомнила утренний сон и непроизвольно поморщилась. Хватит с нее спать в этом доме одной! Нужно забрать Томаса, нужно…
Она вздрогнула, резко обернулась. Кресло матери медленно раскачивалось. «Но ведь ветра нет!» – Гвен могла поклясться в этом. Она закрыла глаза, тряхнула головой. Кресло замерло, застыло. «Показалось?» Гвен демонстративно отвернулась, словно ребенок, который притворяется, что не смотрит. Кресло снова качнулось. Сердце тревожно замерло.
«Опять показалось?»
Гвен посмотрела на кресло – неподвижно. Она снова притворилась, что не следит за ним, сделала несколько жадных глотков кофе. Кресло снова качнулось. Гвен не почувствовала дуновения ветра, но заметила, как трепетали листья кустарника. «Вот и вся фантастика», – безрадостно подумала она, но за креслом следить не перестала…
Позже в машине, по дороге к Лорель, Гвен рассмеялась над своими страхами, но ночью они вернулись с новой силой. В какой-то момент она даже всерьез задумывалась над тем, чтобы лечь в комнате брата, решив, что виной всему ее одиночество. Она ходила по дому и думала, думала, думала. Одной из пришедших в голову мыслей была догадка, что Томас знает о смерти матери. Может быть, видел, может быть, слышал выстрел, вообразив все остальное. Гвен не была уверена, что он действительно спал, когда она заходила к нему. Он мог притворяться, мог вообразить все остальные детали на основе фильмов, комиксов, мультфильмов. «Он ведь даже ни разу не спросил меня о матери!»
