– И чего ты? – сдерживая смех, спрашивает Дон Москито.
– Чего, чего… Купил я этого Кунина целых две книги, для верности. Названий не помню. В переходе у «Китая[7]», взял бутылку «Киндзмараули» и «Балтику» четвертую, себе для разгона. Стою у метро, курю, пиво хлебаю. Типа, жду. Не успел допить, приходит Татьяна. Говорит: «Покажи, что купил». Я показал.
Теперь смеётся Дон Москито. Громко, как говорила моя бабушка, «по-кобылячьи».
– Вот тебе смешно, – продолжаю я, когда он замолкает, – а меня чуть не убили, ещё и за пиво досталось. Потом, конечно, всё устаканилось: прямо в переходе в книжной палатке мы с ней купили этого самого Акунина, а треклятый Кунин очень пришёлся ко двору Татьяниной матушке. Оказалось, она его тайная фанатка.
Дон Москито хлопает меня по плечу:
– А что ты переживаешь, это же смешно! Сами потом будете вспоминать с удовольствием.
Снимаю его руку с плеча:
– Может, ты и прав. Только, понимаешь, мы с ней до этого ещё ни разу не сорились, а тут она меня натурально оборала. И это при том, что вопрос-то плёвый. Ну, подумаешь, не ту книгу купил! И, знаешь, сразу всё изменилось. Понимаешь, о чём я?
Глаза моего друга перестают смеяться:
– Понимаю. Будто порвалась тонюсенькая плёночка, отделявшая вас от остального мира, разрушилась безупречность отношений, рухнула пирамида совершенства…
– Только не надо глумиться, ладно?
– Ни в коем случае! – серьёзно заявляет Дон Москито. – Но во всём надо видеть свои плюсы. Если она на тебя наорала, значит, ты перешёл для неё из разряда чужих в разряд своих.
Он разводит руками в стороны и вновь широко улыбается:
– Поздравляю, вы стали ближе!
Сперва мне хочется врезать этому сбежавшему из заснеженного Петрограда психологу-любителю между глаз, но спустя мгновение порыв иссякает. По сути дела он прав, да и винить тут некого. Чтоб разрядить обстановку, наполняю бокалы. Вино теперь не кажется мне терпким – я ощущаю совсем другой вкус – возможно, это и называется «букет».
– Знаешь, у нас с Анютой тоже не всё идеально, – сообщает Дон Москито, ставя на стол пустой бокал. – Так, вроде, всё в порядке, но…
– Что, «но»?
Мой друг резковатыми движениями ослабляет узел галстука:
– …мне иногда кажется, что кроме Гумми, то есть меня, она завела себе ещё и Моди. Для полного комплекта.
– Моди? Что ещё, на хрен, за Моди? А, Модильяни! – соображаю я. – В смысле, художника?
Дон Москито грустно кивает.
– А откуда такая уверенность?
– В том-то и дело, что никакой уверенности нет, есть туманная неопределённость. Понимаешь, у неё дома с недавних пор появился очень подозрительный портрет…
– Чей портрет?
– Её, разумеется! Если бы был мой, я бы, наверное, так не дёргался!
«Мести час настал для нас!» – проносится у меня в голове.
– Во всём надо видеть свои плюсы, Коля, – начинаю я с умным видом, – твоя девушка сделала ещё один шажок к осуществлению своей мечты, и ты ей в этом помог.
Дон Москито стреляет в меня дуплетом серых глаз.
– Скотина ты, Валера, редкая. Больше ничего тебе не скажу, а растреплешь кому – придушу чем-нибудь в тёмном парадном.
От сказанного мне почему-то становится немного неуютно. Хочется извиниться.
– Ну, ладно, ладно. Может, ты зря волнуешься, – пытаюсь успокоить его я, – портрет ещё ничего не значит.
Дон Москито разливает остатки вина, оставив в бутылке лишь «благородный» осадок.
– Валера, если мужчина рисует женщину, то портрет всегда что-то да значит, – говорит он устало, – особенно если та, кто на нём, в костюме Евы.
– Голая?
Дон Москито без тоста допивает свой бокал.
– Ну, почти. Простынкой кое-что прикрыто.
– Дашь посмотреть? – без задней мысли спрашиваю я.
Ладонь Дона Москито проносится в опасной близости от моей макушки.
Инстинктивно пригибаюсь:
– Сдурел, что ли? Я же пошутил!
Дон Москито плюхается на свой стул. И когда только успел вскочить!
– За такие шутки, Валера…
Немного отодвигаюсь от стола и аккуратно осматриваюсь по сторонам: вроде бы никто не обратил на нас никакого внимания, ряженые экскурсоводы сидят, как сидели, а «полового» с подавальщиком вообще не наблюдаются.
– Успокойся, ладно, – говорю я тихо. – Я ничего такого не имел в виду.
