Пока я писал, агент не сводил е меня глаз; своему напарнику он дал знак, чтобы тот продолжал разговор. Когда я закончил писать, он взял у меня листок, сунул его в карман, кивнул и громко спросил:
— Вы далеко направляетесь, Моррис?
— В Чикаго, — ответил я. — Сегодня утром умерла моя теща. Я узнал об этом еще на работе, и мы сразу же выехали, даже не успели переодеться. А здесь решили заночевать, потому что все очень устали.
— Ну, что ж... Хорошо. Извините за беспокойство. Спокойной ночи!
— До свиданья!
Некоторое время я смотрел им вслед, потом закрыл дверь. Чиггер вышел из ванной, и я обернулся к нему:
— Ну, как я разделался с ними?
Но бандит, казалось, совсем спятил. На мгновенье ноги у меня стали ватными — так было сильно предчувствие того, что сию секунду он всадит в меня несколько пуль. Но вместо выстрела я получил всего лишь хлесткую пощечину. От неожиданности я пошатнулся и упал на стол, прежде чем снова обрел равновесие. Я удивленно уставился на Чиггера, вытирая рукавом кровь, сочившуюся из разбитой губы.
— Ты что, одурел?— не сдержавшись, спросил я.
— Проклятый хитрец! — прошипел гангстер, сунув мне под нос клочок бумаги. Это была записка, которую я написал в ванной для Риты.
Я выпрямился и поднял голову.
— А ты думал, что я буду сидеть, сложа руки, и ждать, когда ты перестреляешь всех нас? Дудки!
Дрожа от злости, Чиггер размахивал запиской. "Пусть детишки помоются под душем!" — кривляясь, передразнивал он меня. "Так они лучше уснут!" — Ты у меня сейчас тоже уснешь, и без теплого душа! — и прежде чем я успел уклониться, он ударил меня в лоб рукояткой пистолета. Мне показалось, будто меня с маху ударили бревном. 'В голове взорвались тысячи искр, в ушах грянул гром, и я рухнул на пол, потом ниже, ниже, в черный бездонный колодец, в мягкий звенящий бархат...
Когда сознание вернулось ко мне, я никак не мог сообразить сразу, где я и что со мной происходит. Потом оказалось, что я лежу на кровати, в комнате, в окна которой с улицы падает мерцавший электрический свет. Потолок над моей головой испещрен черными и белыми полосами, которые раскачивались, когда ветерок из форточки шевелил оконную занавеску. Голова, нос пульсировали так, будто кто-то колотил меня железной кувалдой. Затем вдруг в одну секунду я вспомнил все: искаженное яростью лицо Чиггера, шероховатую рукоятку пистолета. Я инстинктивно вздрогнул, и это микроскопическое движение причинило мне такую боль, что я чуть снова не потерял сознание.
— Ты очнулся Стэн? — шепнул над ухом взволнованный голос Риты.
— Все в порядке, девочка! — хотел было бодро ответить я, но пересохшие губы издали какой-то сиплый писк. Немного помолчав, и собравшись с силами, я спросил:
— А где этот...?
Рита кивнула в сторону окна, и я взглянул туда.
Чиггер сидел на подоконнике и в щель между занавесками смотрел в окно. В неверных лучах сочившегося с улицы света он выглядел кошмарным призраком.
Чиггер нервно курил, и в мерцающем свете сигареты его голова казалась отвратительным черепом, располосованным глубоким шрамом.
— Дети...? — с трудом прошептал я. — Где дети?
— Спят, рядом с тобой, — поспешила успокоить меня Рита. Я с трудом повернулся и в мутном полумраке гостиничного номера увидел детишек, укрытых одеялом.
— Слава богу, ты жив, Стэн! — прошептала Рита. — После его удара ты рухнул на пол и не шевелился. Я уже подумала, что это конец...
— А как я очутился на кровати?
— Я затащила тебя сюда. Он даже не помог мне, — горько добавила она.
— А почему мы сидим в темноте?
— Спроси у него. Стэн, по-моему он еле жив от страха. И таким я боюсь его еще больше, потому что в этом состоянии он может натворить все что угодно... С той самой минуты, когда ушли полицейские, он прилип к окну и не отходит от него.
— Я долго был без сознания?
— Минут двадцать...
Внезапно тень легла на лицо Риты — это шевельнулся Чиггер. Потягиваясь, он подошел к нам:
— О чем вы здесь раскудахтались? Ты уже проснулся, Апплегард?
— Как видишь. Я немного отдохнул. А чего мы сидим в темноте? Ты забыл оплатить счет за электричество?
Чиггер шагнул ближе, и я подумал, что пришло время получить в лоб еще один удар рукояткой пистолета. В темноте трудно было разобрать выражение его лица, но я заметил, что весь он дрожит, от злости на меня или же от страха перед Шини и полицейскими.
