— Зачем пить, если ноги не держат? — сердито отозвался тот, что справа. — Когда-нибудь тебе это аукнется.
Напротив, на стойке бара, одиноко помигивало пламя свечи. Ориентируясь на этот свет, Николай осторожно пробирался вперед. Слева, словно призрак, выскочила официантка с полным подносом, ловко обогнула его и растворилась в полумраке. Он невольно посторонился и чуть не наскочил на мелкого, хилого человечка, который вошел вслед за ним. Пробормотав извинение, он собрался пойти дальше, но тот схватил его за локоть.
— Мсье Бенев, я слышал, у вас водятся рубли. Даю по пять долларов за рубль.
— Всего по пять? — Николай сделал удивленные глаза. — А ты знаешь, что ночью сгорел дом старого Розенхайма?
— Знаю, — уныло признался человечек и шмыгнул носом. — Шесть?
— Австралийских, — отрезал второй и, воспользовавшись оторопью менялы, пошел дальше.
При слабом свете свечи лицо бармена Жано выглядело еще более желтым и осунувшимся, чем днем. Поговаривали, что у него рак и что ему немного осталось.
— Здравствуй, Ник, — Жано улыбнулся, желая казаться приветливым, и стал еще больше похож на покойника. — Выпьешь что-нибудь?
Гость покачал головой.
— Ты уверен? — переспросил бармен. — Для друзей первая бесплатно.
— Что-то в последнее время алкоголь меня не переносит. Шеф здесь?
— Наверху, с отцом Донованом. Если идешь туда, махни сто грамм для затравочки. Все равно ведь не отвертишься.
Николай отрицательно мотнул головой, собираясь обойти бар. Сзади кто-то потянул его за рукав.
— Шесть с половиной, мсье Бенев!
Правая рука бармена скользнула под стойку и через секунду появилась уже с тяжелым деревянным молотком. Прилипала отстал. Отделавшись от него, Николай прошел через узкую боковую дверцу и очутился в темном коридорчике, откуда едва заметные ступеньки вели на верхний этаж. Он поднялся. Стенной фонарь на площадке горел. В кресле под ним телохранитель Рико щупал одной рукой худощавую взлохмаченную официантку, а другой направлял в сторону лестницы тяжелый полицейский револьвер.
— Развлекаешься на посту, а? — поддел его Николай.
Тот презрительно засопел.
— Я мог тебя прихлопнуть еще на первой ступеньке. Ладно, иди и не мешай работать.
Он положил револьвер на колени и деловито продолжил анатомические исследования. Женщина тихонько захихикала. Бенев прошел мимо них, сделал несколько шагов по коридору и без стука толкнул дверь в кабинет.
Свет в комнате показался ему ослепительным. Горели минимум десять свечей — Мишин мог себе позволить такую роскошь. В просторной комнате все было красным: тяжелые плюшевые шторы на окнах, шелковые обои с абстрактным рельефным рисунком, мягкая мебель, письменный стол и даже массивный огнеупорный сейф в углу, сбоку от которого складками свисало российское знамя. На стене в глубине кабинета висел большой, плохо написанный портрет генерала Головешникова — сделанный по фотографиям из старых газет, предположил Николай. Под ним, по обе стороны изящно инкрустированного шахматного столика, сидели отец Донован и Иван Мишин. Их лица были обращены к двери.
— Коля! — Мишин вскочил, тяжело зашагал и, казалось, заполнил собой весь кабинет — огромный, русоволосый, бородатый и лучезарный, одетый в белую рубаху из домотканого полотна, синие бархатные брюки и засаленный овечий тулуп без рукавов. — Иди сюда, сынок, дай-ка я тебя обниму!
Николай уронил рюкзак и запыхтел в медвежьих объятиях русского богатыря. Сопротивляться было бесполезно, можно было лишь сжаться в комок и переждать, пока схлынет первая волна напора. Наконец Мишин его отпустил и отошел на расстояние руки.
— Где ты пропадал, горемыка? Я еще вчера тебя ждал. Уже беспокоиться начал. А если его где-нибудь прижучили, думаю. Что я стану без тебя делать? С этим черноколпачником и парой слов толком не перекинешься. Нет, вы только взгляните на него. Не пьет, не курит, по бабам не ходит…
— Да еще и в шахматы обыгрываю, — ехидно поддел отец Донован.
— Кто, ты? — Мишин бросился назад, свесился над столиком и начал быстро перемещать костяные фигуры на доске. — Давай вернем предыдущую позицию, и тогда поглядим, кто кого обыграет.
