Лица у обоих мгновенно стали отсутствующими.
— Опустили они его, вот что… — безразлично махнул рукой Шакалов, — вот и пометили. Ему через три дня выходить, воля тоже пидоров должна знать…
— По делу можно, товарищ прапорщик? Без комментариев… — раздраженно махнул на него майор. — Доложите об осужденном.
— Можно и по делу, — обиделся Шакалов, продолжив жестко: — У него срок был два года. Говорят, сознательно сел, чтобы здесь погулять с мужиками.
— Это как? — не понял Медведев.
— Работать, видать, не хотел.
— Кем же вы работали? — оглядел фигуристого красавца Медведев.
— Учителем… — хрипло сказал тот, отвернув голову.
— Во-во. Бального танца! — поднял указательный палец Шакалов. — Детей портил, — резюмировал он, — за то и сел.
— Танцуете? — без улыбки спросил Медведев. Двое рядом стоявших голых зэков прыснули.
Синичкин покраснел, гордо и красиво повел головой:
— Н-нет.
— Кликуха Мотылек, все порхает, — оглядел бычьим взглядом учителя балета Шакалов. — Тут тоже… мотыля, наверно, бо-о-льшого поймал…
Опять залыбились, еле сдерживая смех, зэки, стоявшие рядом с закатившим мокрые глаза, от унижения и злости уронившим безвольно руки, смирившимся со всем Синичкиным.
— Да прекратите вы! — раздраженно бросил Медведев Шакалову. — Ясно. В изолятор! — приказал, отворачиваясь от голышей. — И врача туда вызовите.
Когда зэки оделись и тронулись к выходу, Медведев окликнул старого знакомого:
— Кочетков! Я ж помню письма от матери твоей, помню…
Кочетков, остановившись, набычился:
— Умерла мать…
Медведев оглядел его — вдруг сразу сгорбившегося и ставшего рыхлым. Поморщился, как от боли.
— Да? А жена… дети?
Кочетков неопределенно пожал плечами. Бакланов смотрел на Медведева, криво сморщившись: мол, чего пытаешь, курва, человека?
— Вижу, за два года ничего в тебе не изменилось, жаль… — сказал после паузы Медведев. — Помню, как объяснял ты на политзанятиях, кто такой козел… Помнишь?
Уходящий Синичкин вздрогнул, Бакланов подозрительно посмотрел на Кочеткова. Медведев поймал этот взгляд.
— Раньше, как я помню, вы все дрались, а теперь — не разлей вода? оглядел обоих.
Бакланов опустил глаза, пожал плечами — как хочешь думай, начальник, твое право.
— Так вот, объяснял ты нам, что козел — это тот, кто ведет баранов на бойню. На мясокомбинатах ты это видел. Козлы, значит, — предатели. Это ты относил ко всем активистам… Ты — не баран, не козел… Ты себя волком звал. Ах, как страшно! — язвительно помотал головой Медведев.
Кочетков стоял не двигаясь, кажется, готовый броситься на майора.
— Этакий продолжатель волчьего племени воровского… — Медведев презрительно оглядел его. — Ну, что молчишь, волчара?
— Не буду я вам говорить ничего, — не поворачивая головы в сторону Медведева, пробасил Кочетков.
— А то, что вы здесь предателей воспитываете, которые жрут друг друга, как в волчатнике, это без вопросов, — неожиданно звонким голосом встрял Бакланов и стал пялиться на Медведева взглядом — дерзким, ненавидящим.
— Вломить? — уверенно спросил Шакалов, показывая дубинкой на говоруна.
Майор еле заметным движением головы запретил, медленно оглядел Бакланова с ног до головы, что-то себе отметив.
— В изолятор. Бакланову еще пять суток.
— Во-от… — зло начал тот.
— И еще пять, — перебил его властно майор, поворачиваясь от зэков к выходу, мгновенно уставший.
Бакланов окаменел. Синичкин уже давно стоял лицом к дверям, напрягшийся, будто ждущий удара. Кочетков пялился в стену.
Медведеву отчаянно захотелось быстрее выскочить с вахты обратно — на волю, побежать домой, а там скинуть галифе, китель, встать под душ и долго-долго мыться, постепенно забывая и про Зону, и про баклановых, и про синичкиных…
Он даже помотал головой, отгоняя жгучую эту потребность, кашлянул, быстро прошел мимо замерших зэков — опять в лагерную, закрытую зону жизни, от которой никак он не мог отвертеться…
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Все, нюни нельзя распускать… вернулся — терпи. Бегу-бегу и стараюсь не думать ни о чем. Ну… Иваныч, хватит ныть…
— Товарищ майор! — Наперерез шел коренастый капитан Волков, оперативник. Опять к нам? Рад, рад.
Ну, пожали друг другу руки. Как же, рад ты, ага…
